Отъявленные благодетели. Экзистенциальный боевик. Павел Селуков

Я забыл все, чему меня научила шалавская жизнь. Как сдерживаться, как ловить унисон, как бугрить спину анакондами мышц. Даже мой двойник, постоянный спутник любой потрахушки, не сидел в этот раз по соседству, комментируя мои действия и внешность. Я нечаянно оглох, ослеп, отупел. Чувства и мысли сосредоточились в носу. Физически я трахал Ангела членом, а на самом деле трахал носом. Вниз – вдохнул, вверх – выдохнул. Вниз – вдохнул, вверх – выдохнул. Вниз – вдохнул, вниз – выдохнул. Ангел задрожала. Я трахал уже не Ангела, я трахал сочащуюся щель, мать всех щелей, Матерь Богов. Пора. На хер все плотины мира! Рванул динамит. Шахид и шахидка взлетели на воздух. Кажется, я кусал ее плечо. Кажется, ногти разодрали мне спину. Кажется, во рту солонели слезы. Кажется, Ангел размазывала кровь по моему лицу. Она брала ее со спины и мазала мне на щеки, одновременно целуя и взлизывая их. Кажется, я накапал кровью Ангелу на грудь. Кажется, я повалился сверху и долго лежал, пульсируя в странных местах. Кажется, мы уснули. Я всхлипывал, а потом вдруг очнулся. На ней. С красным запекшимся лицом. Она тоже проснулась. Ее мутные глаза смотрели в мои.

      – Что это было?

      – Прорыв плотины.

      – Какой плотины?

      – Не знаю. Знаю, что ты мать всех щелок. Матерь Богов.

      – А ты Приап Сперморожденный.

      Я заржал. Она тоже. Это было что-то нервное, даже страшное, как возвращение к себе после долгой отлучки. Сучки-случки-отлучки! Такая вот белиберда в голове, представляете?

      Я сполз с Ангела и закурил прямо в купе. Посмотрел на часы. Нехило мы вздремнули. Возвращение в реальность было паскудным. Как будто я пас единорогов, а теперь снова буду пасти свиней.

      – Слушай, я вся в крови.

      – Посмотри на мою спину.

      – О Господи! Это я?

      – Ты. Или буфетчица. Технически она могла проскользнуть в купе и поцарапать меня граблями.

      Меня несло. Когда меня несет, я задаю вопросы.

      – Ангел, ты слишком хорошо говоришь и шикарно думаешь для продавщицы мясного отдела. Кто ты?

      – А тебе не кажется, что во мне должна оставаться тайна?

      – Тайн не осталось. Сейчас они выглядят искусственно. Ты не чувствуешь?

      – Чувствую. Ты имеешь в виду соитие?

      – Да. Соитие. Очень точное слово. У меня раньше не было соитий. А у тебя были?

      – Нет.

      Если б могли, мои брови убежали бы на затылок.

      – Кто ты, Ангел?

      – Ну, хорошо. Я родилась в селе Верещагино в семье библиотекаря. Меня мама одна воспитывала, отец рано умер. Потом я уехала в Пермь, чтобы стать актрисой. Не поступила. Осталась. Пошла по рукам. Оказалась на панели.

      – А как ты сошлась с Бориской?

      – Я подсела на героин. До ручки дошла. Уехала в православный реабилитационный центр. Ну, можешь представить: строгие матушки, власть обряда. Соскочила. Вернулась в Верещагино. А там Борис храм строит. Он тогда не пил, вырезал по дереву. Талантливый был. Талантом и подкупил.

      – Почему