Клад вечных странников. Елена Арсеньева

все-таки она ушла, – спокойно сказал Псих, держа руки в карманах и покачиваясь с пятки на носок. – Знаешь, как это можно было сделать?

      – Чердак! Неужели она вылезла через чердак в другой подъезд?

      – Чердак заперт вот на такенный замчище, я проверил. Уйти можно иначе. Спуститься на первый этаж и позвонить в любую квартиру, окна которой смотрят на противоположную сторону. Вылезла в окошко. И вот вам результат.

      – Вряд ли! Здесь на первом этаже окна очень высоко. Она бы не рискнула ноги ломать.

      – Рискнешь, когда тебе грозит смерть.

      – Да ну, брось. Она не сомневается, что это было обычное ограбление, вернее, не состоявшаяся попытка ограбления. Откуда она могла знать, что ты ей заранее подписал приговор?

      – Откуда? – Человек помедлил, в упор глядя на своего проштрафившегося напарника. – Ну, может, она прочла это в моих глазах. Как читаешь ты.

      Последнюю фразу его собеседник уже вряд ли услышал, потому что к моменту, как она была произнесена, в его лбу образовалась круглая аккуратная дырочка.

      Выстрелом его отбросило на диван, и он теперь лежал головой на белой подушке, свесив ноги, с выражением тупого изумления на одутловатом лице с синеватой щетиной на щеках.

      Псих сунул в карман пистолет. На это ему потребовалось куда больше времени, чем выхватить его.

      Затем он огляделся и прямиком шагнул к креслу, на которое были аккуратной стопкой сложены большой мягкий плед и несколько разнокалиберных подушек, украшавших диван днем, когда постель была убрана. Псих хватал каждую, крепко стискивал и подносил к уху, словно ожидал услышать какой-то звук. Так иногда выбирают арбузы на рынке: сжимая их изо всех сил и прислушиваясь, не захрустит ли. Захрустит – значит, спелый. Но ни одна подушка не была арбузом, может быть, поэтому они и не захрустели.

      Лицо Психа, бывшее доселе подчеркнуто спокойным, помрачнело. Он огляделся в поисках других подушек, одну даже выдернул из-под головы мертвеца, но та оказалась мягчайшая, как пух, которым была набита.

      Машинально он приподнял убитого и снова уложил его простреленную голову на подушку. И уже по второму разу начал исследовать остальные.

      Наконец его внимание привлекла одна, самая маленькая. На суровом полотне наволочки были вышиты васильки и маки, среди которых затесалась ромашка с полуоборванными лепестками. Вышивка была сделана давно: мулине изрядно выгорело, как выгорают цветы в засуху. Да и суровая ткань поблекла. А вот серые нитки, которыми была зашита наволочка, казались на этом фоне очень яркими. Тем более что стежки были крупные, небрежные, в то время как остальные зашивали меленько, аккуратно, почти не заметно…

      Псих хмуро посмотрел на нитки, а потом подцепил стежок ногтем и рванул с такой силой, что шов лопнул. И стало понятно, почему подушка плоская, будто безжизненная: в ней лежало старенькое, застиранное до дыр полотенце, свернутое несколько раз.

      Псих стоял, держа чехол и полотенце. Он был неподвижен, только руки сильно тряслись. Наконец он отшвырнул тряпье, снова вырвал из кармана пистолет и несколько раз выстрелил