Петербургские романтические новеллы. Людмила Ив

зад приехавший из небольшого городка под Екатеринбургом, спешил на почту за бандеролью…

      Здесь автор, как говорится, обмакнув перо в чернильницу, задумался. Тёмно-фиолетовая капля угрожающе повисла над листом. А что, если читатель не поверит в то, что всё произошедшее с героем – истинная правда, и скажет: «Нет, такого никак не могло быть, это чистой воды вымысел!»? Тогда не лучше ли будет просто взять и повторить за главным героем его историю и не мудрствуя лукаво отдать на суд читающей публики?! Пожалуй, именно так автор и поступит, пока на листе нет ещё ни одной кляксы.

      Итак, вот эта история, приключившаяся с нашим героем, рассказанная им самим и пересказанная автором…

      Я стоял в очереди вот уже минут десять, изнурённый спёртым воздухом тоскливого ожидания. То и дело гремели входные двери, зудел ксерокс, жужжали кассовые аппараты, бесшумно прилипали к конвертам марки. Голоса сливались в беспорядочный поток отдельных звуков, как в симфоническом оркестре, где каждый настраивает свой инструмент. Мой взгляд лениво перемещался от точки к точке, обрамляя части существующего пространства в геометрические фигуры, и вот уже всё вокруг было успешно поделено на зоны, весь этот мир тружеников и страждущих состоял из десятков различных форм. Формы, как в калейдоскопе, цепляясь неровными краями, создавали иллюзию новых, ещё более невозможных и странных, форм, у которых не было ни конца ни края.

      Спустя ещё несколько томительных минут в игре времени и мысли мне показалось, что я начинаю сходить с ума: засыпаю и вижу люминесцирующие в ночи длинные коридоры незнакомых улиц, дома с полками вместо окон, маленькие пирамиды сугробов вдоль асфальтовых плинтусов, под ногами схрущивается, а на языке тает пористый снег, как шоколадная плитка «Воздушный» производства фабрики «Покров». Вдоль плотно утрамбованного сугроба тянется ряд голов и плеч, ушей, шапок, платков, а ближе всех – лисий воротник вокруг лошадиной шеи и уши с гранатовыми ядрышками в золотой оправе. На фоне многополочных окон, заставленных иллюстративной рассадой для огородников, витает надпись «отдел доставки». На краю балкона блестит золотое со стразом кольцо, ввинченное в балюстраду, словно гайка в водосточный болт.

      Мой любопытствующий глаз плотнее примкнул к свёрнутому в трубочку журналу. В бумажном объективе из клубов белого дыма громоздились одни за другими красочные обложки, календари и открытки. От скуки я усерднее прижал глаз к волшебному окуляру и, словно капитан, наблюдал за меняющимся горизонтом. Но вдруг среди всей этой суеты и какофонии передо мной возникло прекрасное видение – девушка с ангельским выражением лица, а все эти головы, плечи и воротники каждую минуту что-то громко и нетерпеливо от неё требовали.

      Очарованный, я стал наблюдать за девушкой. Как пылкий сарацин-завоеватель, я не сводил с неё глаз, что становилось неудобством даже для меня. Тогда я стал хитрить, периодически изучать канцелярию, усыпанную ценниками. Один раз только скользнула она взглядом вдоль очереди, задев край моего плеча. Её выразительные глаза были одинаково приветливы ко всем. Но я был рад, почти счастлив и испытал невероятное удовольствие от стояния в очереди. Справа от её локтя лежали белоснежные конверты, ровные, идеальные, как упаковки с таблетками в медицинском кабинете. Мой взгляд поплыл по её рукам. Это были руки пианистки, изящные, с тонкими запястьями. С какой томительной нежностью открывали они согнутые квитанции, извещения, переводы; пальцы легко и быстро касались клавиатуры, словно исполняли магический танец древних инков. Я представил себе нежную тихоокеанскую ночь, шелест пальм, одинокие всплески солёной воды о прибрежные камни и эту девушку, доверившую мне свои тёплые руки, которые я слегка пожимал в своих ладонях, поглаживая неокольцованный безымянный палец.

      Девушка ни разу не улыбнулась, только глаза, большие, жгучие, с пушистыми ресницами, выражали глубину её сильного характера. Я был уверен, что у неё сильный характер, так как она смотрела прямо и убедительно. Милая девушка! Нет, ну до чего же она милая! Я чувствовал, что тайна коснулась моих щёк. Когда происходило что-то непременно важное и удивительное, я всегда думал: почему это произошло только сейчас?! Вот и теперь мне хотелось воскликнуть: почему мы не встретились раньше, прекрасная незнакомка?

      И – о, счастье! – когда передо мной оставалось два человека, она меня заметила. Нельзя было не заметить моего настойчивого, буравящего ордынского ока, даже с теми короткими отбегами в близлежащие степи оконных проёмов и телефонных будок для разговоров по межгороду. Мне даже показалось, что она не просто бросила на меня свой лёгкий взгляд, но и отметила что-то про себя, робко опустив ресницы. Это придало мне уверенности. До чего же она милая, вновь с восторгом подумал я и как во сне чиркнул на квитанции: «Принцесса! Вы сегодня после работы свободны?». Её ресницы, как мне показалось, дрогнули, опустились, накрыв мой гордый мятежный бриг тёплой волной Карибского моря, а глаза вспыхнули над ним яркой путеводной звездой, от которой невозможно скрыться, ибо это была судьба, фатум, лучшая история ветра странствий.

      И тут я услышал её голос. До этого, наверно, мои уши были залиты воском или я был привязан к мачте своего корабля[1], ничего, кроме будничной

1

В «Одиссее» Гомера волшебница Цирцея советует Одиссею при приближении к острову сирен заткнуть уши воском или привязать себя к мачте, чтобы не погибнуть. Сирены в греческой мифологии – полуптицы-полуженщины; услышав их божественное пение, моряки бросались с кораблей в воду и погибали.