Гувернантка. Книга первая. Зофия Мельник

шевле, чем в столице. Пожалуй, о Березине стоит все же сказать два слова. Во-первых, это вовсе не город, а городок, немногим больше села, и, во-вторых, возле Березина полвека назад построили железную дорогу, ту самую, Николаевскую, которая соединила Санкт-Петербург и Москву. А стало быть, в городке был вокзал и привокзальная площадь. В одноэтажном, сложенном из тесаного песчаника, здании вокзала кроме всего прочего располагалась закусочная, открытая до поздней ночи. В эту закусочную можно было зайти, как с площади, так и прямо с перрона, толкнув тугие тяжелые двери со стеклами. Что до привокзальной, мощеной булыжником, площади то она была не пойми какой формы и шла под уклон, и с одного её краю вечно стояла большая лужа, и в этой луже в дождливые годы непременно водились лягушки. Окружали площадь стоящие фасад к фасаду дома все в два этажа – каменные, сложенные из кирпича, а то и вовсе с почерневшими бревенчатыми стенами. Возле железнодорожных путей в самом углу привокзальной площади, словно прячась от добропорядочных граждан за будкой сапожника и старой вековечной липой, стояла, одна неприметная постройка. На первом этаже была не то лавка, не то какая-то артель, но сколько Арсений помнил, там всегда было заперто. А весь второй этаж занимал дом терпимости.

      Арсений привычно обходит с торца это неказистое здание, взбегает по деревянной лестнице с навесом, останавливается возле двери без вывески и дважды дергает за шнурок. Слышно, как за дверью звякает колокольчик. Арсений нетерпеливо постукивает ногой на дощатому настилу и глядит на площадь. Возле вокзала стоит полдюжины колясок – извозчики дожидаются вечернего поезда. От дверей закусочной, держась, рукой за стену, бредет пьянехонький мужик в одетом набекрень картузе. Лежащая на панели черная собака, старательно вылизывает хромую лапу. Остывшее красноватое солнце уже касается городских крыш, и на булыжной мостовой лежат прозрачные тени.

       Наконец, за дверью слышаться легкие быстрые шаги. Стучит задвижка, дверь отворяется и в сумрачном коридоре Арсений видит Любочку Кшесинскую в полупрозрачном кисейном платьице.

      – Здравствуйте, Арсений Захарович, – говорит барышня и поправляет рукой завитые темные волосы.

      – Здравствуй, Любаша, – говорит Арсений и шагает через порог и тут же недовольно кривит лицо, потому что слышит мужские голоса, долетающие из залы.

      Стоит сказать, что Арсений никогда не посещал дом терпимости на выходных, он бывать здесь исключительно по будним дням в ранние вечерние часы, чтобы по возможности не сталкиваться с другими посетителями.

      – Кто это у вас? – спрашивает молодой человек Любашу, раздумывая, не уйти ли ему.

      – Так рано еще, никого нет, – говорит Любаша, запирая дверь. – А это грузчики. Они уже уходят.

      – Что еще за грузчики? – ворчит Арсений и проходит по коридору мимо чучела медведя, стоящего на задних ногах.

      Подле чучела на стене висит овальнее зеркало в потемневшей деревянной раме. В зеркале Арсений видит мельком свое конопатое гладко выбритое лицо, рыжие, оттенка бронзы волосы, которые не помешало бы постричь короче. Сколько их не причесывай, вихры не желают лежать и торчат в разные стороны. На Арсении сюртук, жилетка и белая сорочка в полоску. Сюртук заметно поношен и такой покрой в столице уже вышел из моды, но в уездном Березине Арсений Захарович выглядит франтом.

       В окна залы бьет вечернее солнце, и сквозь прозрачную кисею платья Арсений видит черные чулочки Любочки и кокетливые панталоны с лентами и рюшами. Барышня чувствует его взгляд и зябко поводит плечами, и косит на Арсения шальным глазом.

      В единственном доме терпимости в городе Березине было три жрицы любви – мадам Брюс – сама хозяйка борделя, Авдотья Истомина и Любаша. И как ни скудно было тетушкино вспоможение, Арсений Балашов воспользовался услугами каждой из куртизанок.

      Сперва, как и многие мужчины этого уездного городка, он едва не влюбился в мадам. Прасковье Брюс было хорошо за тридцать, но она сумела сохранить точеную стройную фигурку и была гибкая, словно девочка. У мадам были завораживающие серые глаза, нос с горбинкой и большой рот с тонкими красиво очерченными губами. Арсению казалось, что Прасковья Брюс оказалась в Березине проездом, словно сошла ненароком с поезда, который следовал не то в Париж, не то в Стамбул. Обычно мадам встречала гостей в полупрозрачном кружевном пеньюаре. Она курила папироски через длинный костяной мундштук и недурно играла на пианино, а то, что инструмент, стоящий в зале, был порядком расстроен, придавало очарование этим модным в прежние времена пьескам Дюрана, Лакомба и Дебюсси.

      Поначалу Прасковья совершенно вскружила голову Арсению Балашову, но через месяц-другой его любовный пыл пошел на убыль. Отчасти это случилось по самой пошлой причине – любовные услуги мадам Брюс стоили недешево, а молодой человек был весьма стеснен в средствах.

      И тогда Арсений стал коротать вечера с Любочкой Кшесинской.

      Что до Любочки, то она была самой юной из куртизанок. Барышня была худенькая, невысокого роста, но с большой красивой грудью. Особую прелесть ее лицу придавали немного косящие, будто у ведьмы, глаза. И в этих глазах вечно плясали какие-то веселые бесовские