Очерки и рассказы (сборник). Николай Гарин-Михайловский

не ошибаюсь…

      Ошибки не было, и я пригласил путешественника отдохнуть и освежиться чем бог послал.

      – Merci bien,[2] – небрежно проговорил он, на мгновение сделал скучное лицо, затем быстрым движением выскочил из плетушки и ленивой, уверенной походкой пошел ко мне.

      Несмотря на кажущуюся небрежность, nonchalance,[3] как говорят французы, в общем чувствовалась какая-то деланность и отсутствие той простоты, на какую, очевидно, рассчитывалось. Беспечный, уверенный взгляд моего нового знакомого мгновениями туманился теми характерными выражениями неприятного ощущения, когда не все так хорошо, как бы того желалось.

      – На вашу долю тоже приходится…

      Он осмотрелся и лениво опустился на предложенную ему бурку.

      Опершись на локоть, он бросил небрежный взгляд на свои выхоленные ногти, и мне показалось, что в этот момент он обдумывает, как отрекомендоваться. Я и без этого, впрочем, догадывался, кто предо мной.

      – В наше время что человек, то мнение… то новый взгляд… Сумбур какой-то…

      Проезжий сделал гримасу боли, гримасу, вызвавшую во мне невольную к нему симпатию. Встретив мой приветливый взгляд, он как будто встрепенулся.

      – Скажите откровенно: вы противник или сторонник последней реформы?

      – Откровенно говоря, я выясняю еще для себя эту реформу… Я не знаю ее…

      – Спасибо хоть за это… Обыкновенно мы не знаем и судим… Это характерная черта русского человека – знание заменять пальцем, приставленным ко лбу: чем меньше знает, тем больше апломба. В результате полный сумбур, который не со вчерашнего дня продолжается… Картина перед вами: вековой разврат крепостничества, блистательная реформа освобождения, переход от рабства сразу к дикой свободе, результат этого перехода…

      Он остановился, хлебнул глоток чаю и продолжал:

      – Свобода? Кому свобода? Озверевшему? Так дайте ж ему сначала образ человеческий, дайте ему тот руль, при помощи которого он сможет управляться с этой свободой… Дайте ему воспитание, то воспитание, которого не было у русского человека, и дворянина, и мужика за всю его тысячелетнюю историю… Нет-с, без конца своевременна реформа, хотя и пришлась поперек горла некоторым. Судите сами: произволу помещика – конец? земской деморализации – конец? воровству писаря, неурядице волостной, распущенности старшин, старост, полиции?

      Голос говорившего оборвался.

      Я мельком взглянул на него.

      Красивые глаза его беспокойно бегали с какою-то внутренней лихорадочной тревогою.

      – Трудная ваша деятельность.

      – Трудная-то она трудная, да не в этом дело… Бог труды любит… Реформа эта тем и хороша, что законодатель нам только канву дал: много можно бы было сделать хорошего…

      Он меланхолично обвел глазами горизонт.

      – От законодателя реформа получила всё…

      Он небрежно стряхнул пепел своей папиросы.

      – Везде

2

Весьма благодарен (фр.).

3

беспечность (фр.).