Лже-Нерон. Иеффай и его дочь. Лион Фейхтвангер

ответственный пост в Эдессе.

      Требоний возмещал нанесенный его честолюбию ущерб тем, что бессовестно эксплуатировал население Коммагены. Он открыто показывал, что считает не Филиппа, а себя властителем Коммагены. Умножал свои богатства всюду, где только мог. С вульгарным, зверским лицом, жирный, лоснящийся, увешанный сотней знаков отличия, в форме из самой дорогой ткани, бряцая оружием, сверкавшим до такой степени, какая только допускалась, спесиво шагал он по красивым улицам Самосаты. Содержал княжеский двор, большие конюшни, неистово охотился за женщинами и дичью по всей стране.

      В сущности, царь Филипп был доволен тем, что римляне из всех своих многочисленных офицеров послали к нему именно этого. Правда, отпрыску персидских и греческих богов и царей противно было прикосновение этого человека. Тем не менее, когда тот жирными пальцами фамильярно дергал его за полу или обнимал волосатой рукой, он не позволял себе отпрянуть назад. Он видел Требония насквозь: это был игрок, искатель приключений, раб собственных низменных страстей, да еще ущемленный в своем честолюбии. Легко было вообразить себе случай, когда такой человек мог пригодиться.

      И вот такой случай представился. Тотчас же после разговора с Варроном царь велел позвать капитана к себе.

      Требоний явился. Он был в прекрасном расположении духа. Широкий, тяжелый, сидел он среди изящной мебели.

      – Итак, царь Филипп, – начал он своим гулким, пустым голосом, – сын моей матери радуется предстоящей прогулке в Эдессу. О, теперь вы увидите наконец, каков на деле старый Требоний! В гареме царя Маллука вы найдете красивейших женщин, какие только есть между Коринфом и Сузами. О, там мы позабавимся на старости лет! Вам – две, мне – одну. Но, молодой царь, лицо у вас почему-то как скисшее молоко. Говорю вам, мы с этим Нероном, а заодно и царем Маллуком и его Шарбилем разделаемся в два счета. А Варрон уже у нас в руках.

      Он рассмеялся своим жирным смешком.

      Филипп ничем не обнаружил, как резали ему ухо плоские, фамильярные шутки этого человека и далматинский диалект, на котором они произносились.

      – Мне, конечно, делает честь, – ответил он спокойно, на чистом, бесцветном латинском языке, изысканность которого всегда вызывала у Требония досаду, – что Рим именно мне доверил это дело. Но в этом почетном кубке есть несколько капель горечи. И первая из них: я не испытываю ни малейшего удовольствия от мысли, что мне придется выступить против моего друга Маллука.

      Требоний широко усмехнулся.

      – Я вас понимаю, молодой царь, – ответил он. – Вы опасаетесь, вероятно, что затем придет ваш черед и мы проглотим и вас вместе с вашим царством. Напрасно. Если вы будете молодцом, то капитан Требоний замолвит за вас словечко. А к Требонию прислушиваются даже на Палатине.

      – Благодарю вас за доброе слово, – улыбнулся Филипп. – Теперь капля вторая, – продолжал он. – У меня возникли сомнения юридического порядка. По договору