Трясина. Надежда Фещенко

кроссовки?

      А батя думает: «Ничего себе, кроссовки уж в лесу предлагают!» А самому-то хочется, он и говорит:

      – Хочу, дедушка! А что за них возьмёте?

      – Да ничего ценного, – говорит. – А только приходи сюда, вот к этой берёзе, каждый день, как темнеть начнёт. Зарубку тут сделай, словно сок хочешь взять. Вот тебе берестяной туесок-непроливайка для сока. Да смотри, не пропускай ни одного дня, месяц ходи. Пропустишь – худо будет. И не говори никому об этом! А кроссовки на – прямо сейчас бери. Что увидишь – не удивляйся. И каждый день на коре этой берёзы новую зарубку делай, как бы отмечайся.

      Лохматый старик достал из мешочка кроссовки – белые с красным, совсем новые, неношеные, с надписью «Адидас» – мечта любого мальчишки! Они ж тогда редкостью были. Впору пришлись!

      Батя ботинки старые тут же под берёзой скинул, кроссы надел, зарубку первую сделал, туесок под неё подставил. Пока бересту драл – старичок исчез, а береста в тот раз хорошо сходила со ствола – ровно, крупными кусками.

      Вот вернулся он домой, его похвалили за хорошую работу, спрашивают, откуда обувка такая модная. А батя мой и отвечает:

      – Да в лесу на ветке висели. Ничейные, значит.

      – Нехорошее это дело, – говорит его отец, – не для тебя они висели. Отнеси завтра на место.

      Но батя заартачился, говорит:

      – И ботинки свои уж наверняка не найду, да и вон какие хорошие кроссовки.

      Ну отец его и сдался – разрешил оставить.

      На следующий день ближе к вечеру батя собирается снова в рощу.

      – Зачем? – спрашивает отец.

      – Да я зарубку сделал, может, сок натечёт. Витамины всё же.

      – Какой сок? Июнь месяц на дворе, сок-то ранней весной собирают!

      А всё равно батя пришёл и трёхлитровую банку принёс.

      Дома стали пить этот сок – и отец вообще перестал не то что ругать Колю, а даже замечания делать. И мать во всём с ним соглашается. Ну, батя-то и стал этим пользоваться – всё с друзьями в футбол гоняет, по дому дел не делает, книги все в туалет отнёс – и ничего ему за это нет от родителей. Только видит батя: мать что-то смеяться перестала, сама как кукла механическая – ходит по дому, делает что-то, а ни поговорить с ней по душам, ни слова ласкового не услышать. Отец спать почти перестал – сидит до полночи, потом ляжет, а всё ему не спится. За месяц так усох – аж скулы торчат, кожа серая, взгляд тусклый.

      Видит батя: что-то неладное творится. И сам он злой какой-то стал, на родителей даже огрызаться начал. С друзьями перессорился. А ничего поделать с собой не может. «Ну, – думает, – что-то неладное с этими кроссовками. Не пойду-ка в рощу сегодня». Взял да и не пошёл. Но темнеть стало – и ноги сами туда потянули. Голоса страшные в голове слышались: «Иди, не то худо будет! Обещание держи, а то накажем! Кроссовки взял – расплачивайся». Так боролся батя несколько дней, но всё равно ходил к берёзе – принуждали. Только сок стал выливать в поле.

      Отец его через несколько дней спать по одному-два часа начал. Тогда батя однажды пошёл, снял кроссовки, связал их шнурками и закинул