Радужная пони для Сома. Мария Зайцева

лучше резиновую бабу куплю. Она хоть мозг в процессе выносить не будет.

      Проблема в том, что с каждым годом все сложнее нарыть нормальных, естественных девок, потому что у них у всех мода же. И врачи, которые это дело качают, тоже одни и те же… Отец говорил, что еще лет пятнадцать назад такое развлечение стоило дорого и было распространено в основном в столице. В наших ебенях не было спецов нормальных, да и бабки такие не у всех водились.

      А сейчас, говорят, это все вообще копейки стоит, вот и делают девки.

      И, самое главное, что непонятно, нахера. Вот кого из парней ни спрошу, никому эти свистки не нравятся. А девки все равно качают…

      Короче, я обхожу новинку еще разочек, уже полностью убеждаясь, что нехилый такой экспонат к нам залетел.

      Все свое, чистенькая, в губе пирсинг, а я такое люблю, кстати, в отличие от свистков.

      И, главное, волосы! Волосы всех оттенков радуги! Чистых цветов: розовый, сиреневый, бирюза и синь неба. Они волной обрамляют тонкое личико с правильными чертами лица, и так и тянет их потрогать. Интересно же, что за чудо такое радужное?

      Я, мгновенно забыв о первоначальной цели мероприятия, то есть, о мини-пиццах, которые никогда не залеживались на витрине, самонавожусь на Радужку с неотвратимостью боевой ракеты.

      Она стоит одна, посреди столовки, в глазах растерянность. Моя ты хорошая… Потерялась?

      Ничего, я тебя нашел.

      Подхожу к ней, нависаю над разноцветной макушкой и, снизив голос до интимного хрипа, который так нравится девочкам, говорю:

      – Малышка, боишься подойти? Затопчут? – киваю на буфет, где дерутся из-за сосисок в тесте юристы, – давай я тебя спасу… Что хочешь? Пиццу? Сосиску? Или все вместе?

      Она вздрагивает, потому что я предусмотрительно подхожу со спины, наклоняюсь низко, нагло нарушая личное пространство, поворачивается и отступает на шаг.

      Задирает остренький подбородок, пялится на меня.

      Я усмехаюсь своей самой нахальной, самой бабоукладческой улыбкой, которая безотказно действует на всех без исключения девочек от десяти до семидесяти лет.

      Действовала.

      До этого момента.

      Потому что, если я и жду от Радужки восхищения, то зря.

      Она отступает еще на шаг, осматривает меня с ног до головы недоумевающим, холодным взглядом, в котором нет и тени таких привычных для меня эмоций: интереса, восхищения, кокетства…

      Вообще ни разу.

      Только недоумение, типа, кто ты такой, какого хера тебе тут надо?

      – Ничего не надо, – коротко и недружелюбно отвечает она. И отворачивается! Просто отворачивается. От меня! От меня!

      В первое мгновение я решаю, что поймал глюк. Потом, что она слепая наглухо.

      Первое менее реально, чем второе, а потому я даю Радужке еще один шанс. Делаю шаг к ней, теперь уже лицом к лицу, так, чтоб точно рассмотрела в деталях, усмехаюсь опять:

      – А если подумать? И вообще… Я тебя раньше не видел. Новенькая? Пошли за мой столик.

      Это даже не предложение, если что. Это констатация факта. Девочкам нельзя давать возможность выбора. Тем более, таким брыкливым.

      – Нет, – опять