Где дом и дым глубин и алый. Александра Зайцева

но не в этот раз. Тётка поджала и без того тонкие губы и сказала Марине:

      – Не в нашу породу ты пошла, больно русая, но теперь вижу, что её дочь. Тоже воровка.

      Диник потянул Марину за рукав, а когда та чуть наклонилась, громко прошептал:

      – Почему она обзывается? Она злая? У неё усы?

      И сразу:

      – Мне надо в кустики. Срочно.

      Марина выпрямилась:

      – Я не воровка. Нам нужен дом, мне и моим детям.

      – Твоим детям?

      – Да. – Лена обещала не вмешиваться, но сейчас не могла промолчать: тётка знала, откуда-то знала! – Её детям!

      – Интересно, – протянула тётка.

      – Им тоже, – понизила голос Марина и кивнула на галерею.

      На галерее стояли люди. Не много – двое, один, ещё один. Лена быстро огляделась по сторонам, обернулась назад. Они стояли – тени в сумерках – по всему периметру, молчали, но не равнодушно, а выжидающе. Настороженная тишина делала воздух густым – так небо прижимается к земле, сдавливает пространство перед грозой. Тётка тоже повела головой, медленно, со значением оглядела дом – этаж за этажом. Недовольно цокнула языком.

      – Что ж… – тихо сказала она. – Потом разберёмся. Заходите.

      На самый верх по лестнице с резными перилами, мимо ряда маленьких окошек, забранных решёткой из ромбиков, в узкую дверь, по тёмному гулкому коридору, снова ступенька – жалобный скрип под подошвой, земляной запах сырых овощей, поворот, чулан или кладовка с полками, хлам, пыль и ещё одна дверь.

      – Уборная там, иди, мальчик, – тётка показала налево, и ладошка Диника сразу выскользнула из Лениной руки. – Не напачкай мне! Цепочку на бачке сильно не дёргай!

      – Я большой, – крикнул Диник.

      – Большой, а не разулся. Так, а вы сюда.

      Тётка повела Лену и Марину в другую сторону.

      Тускло, холодно, голо. Но они так устали, что были рады любой комнате, лишь бы не стоять. Собрали последние силы, чтобы помыться над тазиком, торопливо съели что-то чёрствое, легли. Лена с Диником на разложенном диване, для Марины – раскладушка. А больше здесь ничего не было.

      Диник уснул быстро, а Лена никак не могла. Думала, что отключится сразу, но глаза бездумно таращились на высокий серый потолок и лепной бортик, что тянулся по верхней границе стены. Поскорее бы Марина пришла. Говорят и говорят с тёткой в кухне, никак не успокоятся.

      – Одеяла вот. Больше нет. Отопление только через месяц дадут, сыро у нас. Куртками их накрой… – проворчала тётка.

      – Хорошо, – согласилась Марина.

      – От меня ничего не жди, тут тебе не гостиница.

      – Хорошо.

      – Воду в кастрюле согрей, если тоже помыться хочешь.

      – Хорошо.

      – А это что у тебя?

      – Обожглась.

      – Ну да, конечно. А бровь разбила, когда упала. И у девчонки руки в синяках. Не юли, отвечай как есть, раз пришла. Его работа? Мужа твоего?

      – Нет. То есть он – не муж. В смысле, по документам я не замужем.

      – Ещё лучше. И говоришь, что не воровка. Ты хоть сама понимаешь, что натворила?

      – Да,