Фиговый листочек от кутюр. Дарья Донцова

морщины на лацканах и плохо обработанные петли без слов сообщали: прикид явно не из фирменного магазина. В дом прибыла милиция.

      Прошла неделя. Рада с Тиной больше не играли в покойников. Тело Глеба Лукича отдали семье на шестой день после смерти. Я не стала спрашивать, отчего правоохранительные органы так долго держали труп у себя.

      Хоронили Ларионова в воскресенье. Похороны были очень пышными. Один гроб из цельного красного дерева, снабженный кондиционером и вышитыми вручную подушкой и покрывалом, тянул на бешеную сумму. Честно говоря, я не очень понимала, зачем надо тратить столько денег на то, что без остатка сгорит в огне, но Рада, словно заведенная, повторяла:

      – У Глебушки должно быть все самое лучшее.

      Спорить со вдовой не решился никто, даже Ефим, постоянно выказывающий при виде Рады неприязнь, сейчас ласково обнимал ее за плечи и приговаривал:

      – Конечно, конечно, ты абсолютно права.

      После поминок, на которые пришло несметное количество народа, я, чувствуя себя абсолютно разбитой, кулем рухнула в кровать. Кирюшка и Лиза, ни на шаг не отходившие от заплаканной, одетой во все черное Тины, ночевали у нее в комнате. Не успела я погасить лампу, как в дверь постучались.

      – Войдите! – крикнула я и схватила халат. Наверное, Лизе или Кирюшке что-то понадобилось. Но в спальню вошел Роман, одетый, несмотря на более чем поздний час, в элегантный черный костюм.

      – Что случилось? – удивилась я.

      Мужчина мрачно улыбнулся:

      – Все плохое уже произошло, я пришел поговорить.

      Не дожидаясь приглашения, он сел на диван и заявил:

      – Завтра в десять утра явится нотариус.

      – И что?

      – Вскроют завещание, поэтому не планируй никаких дел на этот час.

      – Я-то с какого бока должна присутствовать при этой процедуре?

      Роман пожал плечами:

      – Наверное, беспокоитесь, что будет с вашей дачей?

      Я пожала плечами:

      – Что будет, то и будет, я понимаю, что смерть Глеба Лукича внесла коррективы в планы.

      – Вам жаль дома? – спросил Роман.

      – Мне жаль Ларионова, – парировала я.

      Пару секунд Миловидов смотрел на меня своими темными, непроницаемыми глазами, по их выражению было совершенно непонятно, о чем он думает. Взгляд не выражал ничего: ни интереса, ни сочувствия или приязни. Так смотрит на покупателей плюшевый мишка, поблескивая пуговичками, пришитыми по бокам носа.

      Неожиданно Роман спросил:

      – Если бы некто, провидение, скажем, предложило вам обмен: оживлю Глеба, а ты откажись от дома. Ваше решение?

      Забыв, что на мне только крохотный халатик, вернее, шелковая распашонка, я вскочила с кровати и забегала по комнате в полном возмущении.

      – К сожалению, у меня на руках дети и животные, иначе…

      – Что? – ползал по мне взглядом Роман. – Что иначе?

      – Мигом бы ушла отсюда.

      – И вам не нужна новая дача?

      – Наш дом дышал на ладан, может, и простоял бы еще лет пять, но