Выживший. Первый секретарь Грибоедова. Владислав Бахревский

думы! – Рылеева уже самого смущала высокопарность слога в «Думах». – Преклонение перед подвигом у меня совсем юношеское.

      Подошел к бюро, взял несколько больших листов бумаги.

      – Поход по Европам в кампанию 1813–1814 годов – для меня это Франция, Бавария, Саксония, Пруссия, Польша и 4 года унылой службы в Острогожске. Острогожск – Воронежская губерния – глухомань. Но когда в Острогожске был великий Петр, провинция жила по-столичному. Новая моя дума так и называется: «Петр Великий в Острогожске». – Рылеев вопросительно посмотрел на Грибоедова. – Мой высокий слог автору «Горе от ума» – поле для веселых сарказмов.

      Грибоедов, не отводя глаз от глаз Рылеева, прочитал:

      – Убейте! замучьте! – моя здесь могила!

      Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!

      Кондратий Федорович! Здесь наивность – высочайшее достижение поэзии. До вас столь важное для русского народа не говорили. А ваши строки отпечатываются с дивной силой в сердцах и дворян, и крестьян.

      Рылеев как-то сжался, замкнулся. Грибоедов, однако, не остановился, но, словно бы доказывая свою правоту, нарочито грянул:

      – Куда ты ведешь нас?.. не видно ни зги! –

      Сусанину с сердцем вскричали враги.

      И вдруг понял: перебрал.

      – Сусанин Пушкину пришелся по сердцу, – сказал Рылеев. – Я прочту вам из Петра Великого.

      Сели в кресла у окна, и тут пришли Соболевский и Мальцов.

      – Александр Сергеевич, вы нас опередили, – удивился Мальцов.

      – Соболевский озадачил строгостями этикета «русских завтраков».

      – Какие строгости? – Мальцов сел за стол, наполнил стакан из графина, поднял, посмотрел на свет. – Третьей перегонки.

      Испуганными глазами воззрился на Рылеева и Грибоедова.

      – Что же мне теперь делать? Поставить? Деньги водиться не будут. Ваше здоровье, господа! – отпил глоток. – Положение безвыходное.

      – Пьяница! – возмутился Соболевский.

      Грибоедов смеялся.

      – Безвыходное положение.

      – Они у нас такие. Весельчаки. – Рылеев развел руками. – Александр Сергеевич! Я убежден: Россия рождает поколение достойнейшее! Этот юноша, Мальцов, хозяин заводов.

      – Ну а кто такой Соболевский, я знаю очень хорошо, – улыбнулся Грибоедов.

      – Кондратий Федорович! Вы принимаете за поколение сынков проворных московских дворян, – сказал Соболевский. – Все завтракающие у вас – питомцы пансионов, университета, архива иностранных дел. Теперь вот сюда перекочевали, в Петербург. Отсюда их дорога в Париж, в Лондон, в Копенгаген…

      – В Истамбул, – подсказал Мальцов.

      Грибоедов знал: Иван Сергеевич действительно питомец Благородного пансиона при Московском университете, сын «хрустального короля». Соболевский, воспитанник Благородного пансиона при Главном педагогическом институте, внебрачный сын Соймонова.

      – Я сужу участников завтрака по интеллекту, – сказал Грибоедов. – Соболевский, вы владеете английским, немецким, французским, это