Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги. Мишель Никё

точки зрения, но отличается широкой терпимостью истинно образованного человека. Большая эрудиция автора, знание им обширной литературы предмета, строго научное отношение к источникам местами своеобразно сочетаются в нем с глубоким интуитивным прозрением, например, в страницах, посвященных древним символам воды, огня, чаши, креста и т. п. […] Победу над гностицизмом господствующей церкви автор приписывает упрочению иерархического начала, опиравшегося на „мнение улицы“. В результате это дало „горькие плоды“ в развитии рационализма и „подготовило к крушению престижа самой церкви, когда реформация на Западе провозгласила принцип свободы толкования догмата и каждый полуграмотный тупица почел себя вправе пояснить смысл христианского учения“. […] [Автор] восстает против „рассудочного христианства, сведенного в роли сухого морального учения“ и против христианства, „сохранившего облик Божественного Учителя лишь в человечности Иисуса Христа и в тайне Его страдания“»20.

      Также можно найти отклик на книгу Юлии Данзас у Сергея Сыромятникова (1864–1933) – писателя и журналиста, друга Владимира Соловьёва. На вопрос, кто автор книги, заданный, вероятно, Эрнестом Радловым (1854–1928), специалистом по истории философии, который в 1918–1924 гг. станет директором Публичной библиотеки Петрограда, где будет работать Юлия, Сыромятников отвечает:

      «Юрий Николаев есть Юлия Николаевна Данзас, фрейлина Императрицы Александры Федоровны, заведующая ее благотворительностью, si licet dicero – la grande aumônière. Книгу ее я читаю, по-моему, у нее отношение к гностикам внешнее, историко-литературное. Одна песня офитов Соловьёва дает больше, чем ее, впрочем, полезная у нас, книга»21.

      А в другом письме к Радлову Сыромятников пишет:

      «Прочитайте статью мою о книге Данзас-Николаева, которая появится завтра. Книга эта – наивный исторический фундамент под Гришку Распутина. […] Очень интересно, что г-жа Николаев нигде не упоминает о Соловьёве, хотя он кое-что написал о гностиках22 и во всяком случае более серьезно, с бóльшим знанием дела, чем она. И разве можно во всех сочинениях гностиков найти что-либо подобное повести об Антихристе23, повести столь великой, как и повесть о великом инквизиторе Достоевского.

      Чем больше я учусь, тем глубже принимаю чудо Христа и тем больше жалею евреев. Впрочем, святой ирландец Брандан жалел даже Иуду»24.

      И действительно, Юлия Данзас не ощущала близости к Соловьёву. Согласно Бурману:

      «Никто из русских мыслителей, подходивших в это время с разных сторон к проблемам, поставленным древними гностиками, не оказал на нее никакого влияния. Это можно сказать так же о Владимире Соловьёве, с которым Юлия Николаевна однажды встретилась совсем молодой, лет двадцати, хотя, казалось бы, она во многом приближалась к его миропониманию. В теократической концепции Соловьёва ей чувствовался какой-то утилитаризм и влияние на него пантеизма еще до того, как она разобралась

20

Вестник теософии. 7 октября 1914. № 10. С. 102–103.

21

Письмо от 12 ноября 1913 г. Тахо-Годи. С. 191 (с позволения сказать – главная милостынница).

22

Речь идет о статьях для энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (статьи «Валентин и валентиниане», «Василид», «Гностицизм», «Манихейство»), на которые Юлия не ссылается, потому что пользуется только первоисточниками.

23

См.: Соловьёв Вл. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории. СПб.: Типография СПб. Тов-ва «Труд», 1909.

24

Письмо от 23 ноября 1913 г. (Тахо-Годи. С. 192–193). За то, что Иуда сотворил за свою жизнь два дела милосердия, он пользуется воскресной передышкой от своих мучений (см.: Benedeit. Le Voyage de saint Brandan. Paris. С. 10–18, Bibliothèque médiévale, 1984).