Кандалы. Степан Петров-Скиталец

Добьюсь и я своего!

      – А ты помнишь, – говорил Вукол, – есть у нас картина «У Неаполитанского залива семья рыбаков»? Я каждый день гляжу – не нагляжусь! Море там нарисовано, ребятишки купаются, а на берегу дочь рыбака до того красива, прямо как в сказке…

      – Сытно, видно, живут! у моря-то! – деловито заметил Лавр. – Гладкие! А купаться и у нас хорошо, на Ситцевом! Пойдем утре! ребятишек соберем в пашню играть!

      – Лучше в разбойников! – возразил Вукол и начал рассказывать о разбойниках.

      Они живо спустились по брусу. Ондревна сунула им белье и выпроводила за дверь. На задах светился огонек. Баня была похожа на землянку с маленьким окошечком. Раздеваясь в холодном предбаннике, продолжали разговоры. Чтобы отогнать страх, смеялись. Скоро в предбанник пришли дед с Яфимом.

      Вернувшись в избу, и не заметили, как уснули.

* * *

      Утром проснулись поздно: солнышко светило, на дворе кудахтали куры. Топилась русская печь, в чулане бабы стряпали праздничные кушанья. Со двора вошел дед.

      – Ребятишек-то разбудите, – сказал он, – за травой в займище еду!

      При этих словах Лавр вскочил и стал трясти племянника за плечо:

      – За травой! за травой!

      Протирая глаза, выбежали через сени на крыльцо – умываться: глиняный рукомойник летом висел там на веревочке, там же висело чистое полотенце, а не грязная тряпица, как было прежде, до ондревниных порядков.

      На дворе стоял запряженный в телегу Чалка. В телеге лежали коса и топор.

      – Ну, садитесь, мошенники! – добродушно сказал дед, растворяя ворота.

      Он вскочил в телегу, и Чалка, мотая головой, затрусил в проулок к спуску в луговину, где блестел постепок и шевелился под ветром лес. Издали было слышно, как в Грачиной Гриве орали грачи, мельтешили черной сеткой над гнездами в ветвях раскидистых дубов.

      Мостик, как всегда, был в глубокой грязи. Для пешеходов было перекинуто через ручей толстое дерево. Едва выбрались на крутой берег, как тотчас же очутились под зеленым сводом леса, простиравшего над их головами свои широкие ветви. Чалка бежал неторопливой, благодушной рысью, топот его неподкованных копыт мягко отдавался в лесу.

      Сквозь ветви блеснуло серебро Ситцевого озера, меж дубов мелькали беленькие чашечки ландышей, сочные столбунцы, кусты шиповника и неведомые ярко-красные ягоды.

      – Их волки едят, – пояснял Лавр племяннику, – на Шиповой поляне клубника есть, а осенью – торон, ежевика… Сбыла уж вода-то, трава теперя на Шиповой вы-со-кая, гу-стая!..

      С полчаса ехали по мягкой сыроватой лесной дороге. Где-то в глубине леса куковала кукушка. Утро было солнечное, теплое, напоенное свежестью сочной тенистой чащи, шумевшей бесконечным задумчиво-ласковым шумом.

      Дед молчал, изредка похлопывая Чалку вожжой, на что Чалка отвечал дружественными кивками.

      Наконец, выехали ни Шиповую поляну. Это была широкая ровная долина, в глубине которой стояли великаны осокори, издававшие ровный, густой, торжествующий гул.

      – А что за ними? –