Физрук 7. Назад в СССР. Рафаэль Дамиров

оглядывался. То, что он сказал, поначалу не дошло до моего сознания – настолько это дико прозвучало. Может, я ослышался? Ведь не может быть, чтобы это было правдой!

      – Извините, Саша, но я вынужден отстранить вас от классного руководства.

      – Э-э… Это с какого? – опешил я.

      – Приказ городского отдела народного образования.

      – Так комиссия, вроде, осталась довольна моей работой!

      – Так к вашей преподавательской работе вопросов и нет.

      – А к классному руководству, значит, есть? – спросил я. – Они у меня что, двоек нахватали или к поведению есть претензии? Вы в журнал-то заглядывали, товарищ директор?

      – У меня нет к вам претензий, Саша, – с мукой произнес тот. – Это решение гороно.

      – Знаю я, чье это решение…

      – Чье же? – вздохнул директор, будто сочувствую, но до конца играя роль.

      – Не важно! – нахмурился я. – Кому же вы собираетесь передать мой класс?

      – Татьяне Алексеевне.

      – Ладно. Я пошел. То есть… я могу идти?

      – Разумеется.

      Покинув директорский кабинет, я внезапно успокоился. Понятно, что это происки полковника Михайлова. Убрать он меня не может, так решил действовать тактикой тысячи порезов. Думает, я истеку кровью. Старый дурак. Еще неизвестно, кто кого. В конце концов, для меня мало что изменилось. Я по-прежнему – в школе. Пацаны на моей стороне. А с литераторшей надо бы поговорить, чтобы не наделала глупостей. Ведь если она начнет насаждать всякую казенщину, мальчишки, чего доброго, бунт поднимут.

      В учительской уже знали о том, что меня устранили от руководства восьмым «Г» и, не стесняясь, высказывали свое недовольство. Любой классный руководитель знает, чего стоит наладить контакт с классом и добиться повышения уровня успеваемости и дисциплины. Поэтому обычно, посреди учебного года, да еще и без согласования с родительским комитетом, классных руководителей не меняют. Разве что, если случится какое-нибудь ЧП. Сама Татьяна Алексеевна смотрела на меня виновато, что при ее гигантских размерах выглядит страшновато.

      Она подошла ко мне на большой перемене в столовой. Попросила разрешения водрузить на столик поднос, уставленный тарелками. Ее маленькая голова с перманентом, буквально тонула в толстой шее, напоминающей стопку спасательных кругов, а плечи заслоняли свет, падающий из окна. Судя по тому, что и сколько лежало в тарелках, ела литераторша очень много и, похоже, сама стыдилась этого. Вообще она была тихой и стеснительной, несмотря на свои исполинские размеры.

      – Я не хотела отнимать у вас класс, Александр Сергеевич, – пробормотала она, – но Пал Палыч назначил меня приказом по школе.

      – Ничего! – сказал я. – Главное, постарайтесь ничего не менять. А там, глядишь, начальство и одумается.

      – Я тоже на это надеюсь.

      – Вам повезло, – продолжал я, – все ученики в моем классе неглупые, талантливые ребята. Абрикосов, как вы знаете, сценарии и книжки пишет. Им даже заинтересовался литератор Третьяковский.

      – Неужто – сам