Недотрога. Александр Грин

он выдал много векселей; наш дом и оружейную мастерскую продали за долги.

      – Куда же вы едете и зачем?

      – Мы ехали в Ласпур, где есть два оружейных завода; отец хотел найти на заводе место.

      – Так вы поедете туда, когда ваш отец поправится?

      – Не знаю, – вздохнула девушка, – у нас почти нет денег; я ведь тоже трачу на себя, например, на молоко, хлеб и кофе; но один хлеб я есть не могу…

      – Быть может, попробовать вам поступить на место или найти работу? – сказала старуха, уставив на Хариту сквозь очки серые маленькие глаза. – У меня много знакомых.

      – Ах, бабушка Санстон, я вам буду очень благодарна.

      – Не надо благодарить, милая, ведь девушек с такой привлекательной наружностью очень мало на свете.

      – Да что вы! – рассмеялась Харита. – Но вы преувеличиваете, и какое значение может иметь наружность, если у меня всего одно платье?

      – Вы умная, Харита; вам будет легко устроиться, – сказала Санстон, шмыгнув носом, и ушла, надев черную шляпу с черным пером. Харита отправилась навестить отца и увидела, что Клаус Ферроль в довольно веселом настроении полусидит в кровати, читая газету.

      – Через два дня ваш отец сможет уйти, – сказал доктор Харите, когда она встретила его в коридоре, и протянул руку к подбородку девушки, но она так рассеянно издалека своих мыслей взглянула на него, что доктор остыл.

      – Ну, вы – недотрога, – сказал он и ушел от ничего не понявшей Хариты в мир стеклянных дверей, источающих запах лекарств.

      Возвратись к себе, в крохотную комнату подвала Санстон, Харита уселась, заложила ногу за ногу и стала рассматривать затрепанный том иллюстрированного журнала.

      Было тихо. Вошел кот и, подняв хвост, принялся ходить вокруг стула Хариты, мурлыча с полным сознанием важности вещей, сообщаемых им девушке; но она не поняла его.

      Тогда кот вспрыгнул к ней на колени и, мурлыча все явственней, нервнее, достиг результата: Харитой овладела тревога. Она сняла кота, встала и вынула из своего сака револьвер.

      Вскоре пришла старуха и, пропустив впереди себя рослого мясника в отличном сером костюме, сказала:

      – Вам, Харита, удобно будет сейчас поговорить с господином Гайбером; он всеми уважаемый человек, очень солидный и состоятельный, и ему нужна бонна к мальчику.

      Гайбер склонил голову набок, ухмыльнулся и развел большие волосатые руки, как будто играя в жмурки.

      – Не знаю, какая выйдет из меня бонна, – сказала, краснея от удовольствия, Харита, – но я действительно согласна поступить на любое место. Сколько лет вашему мальчику?

      – О, он очень большой! Громадный! Великан-мальчик! – воскликнул Гайбер, придвигаясь к Харите так, что она отстранилась.

      – Не понимаю, – сказала Харита, и сердце ее упало. Приоткрыв дверь, старуха Санстон шепнула Гайберу:

      – Мы одни, окна и двери заперты.

      Гайбер шагнул и взял Хариту за плечи. Нашарив сзади себя револьвер, который лежал под журналом, Харита толкнула дулом в жилет Гайбера, едва внятно проговорив:

      – Взгляните, что у меня в руке.

      Мясник вздрогнул; отступая, он держал руки обращенными ладонями к дулу, а когда хлопнул дверью, за стеной раздались его проклятья:

      – Вы, старая гадина, должны знать, за что беретесь!

      – Я всегда знала, – дребезжал голос Санстон. – А от вас тоже многое зависит, – как и что.

      Пока Харита спешно увязывала свои немногочисленные вещи, перебранка окончилась, мясник оставил квартиру, а старуха вошла к девушке и присела.

      – Взбалмошный, но хороший человек, – говорила она, считая петли чулка, – сначала, вот так, напугает, а потом просит прощения.

      – Прощайте, бабушка Санстон, – сказала Харита, вздевая на руку узел, – я вас не забуду.

      – Значит, расстаемся? А жаль; давно не ели у меня свежего мяса, не зажимали рта ладонью; давно не слышала я визга и писка. Убирайся; пусть ты станешь калекой, ослепнешь, пусть волосы твои вырвет под забором бродяга.

      – Бабушка, бабушка, сколько вам лет?

      – Семьдесят, милочка, семьдесят!

      – Как же вы будете умирать, бабушка Санстон?

      – Лучше, чем ты, бродяга! – вскричала старуха и, рассвирепев, вытолкала Хариту на улицу.

      Девушка, утерев слезы, принудила себя дышать ровнее. Был поздний вечер. Прохожие присматривались к ней и приглашали зайти в пивную. Харита пришла в больницу и попросила служащего передать записку отцу: «Хозяйка прогнала меня, она – сводня, – писала девушка, – пойдем куда-нибудь, сынок, если ты не очень болен, а если не можешь, то напиши, что я должна теперь делать».

      – Ничего ты не должна делать, – сказал, явившись через полчаса в вестибюль, старый Ферроль. Он был бледен, лишь слаб, но здоров и уже застегнул поднятый воротник пальто английской булавкой. – Идем, Харита. Дежурный врач отпустил меня. Вот и воздух, вот ночь