Проклятая картина Крамского. Екатерина Лесина

слышала лишь то, что хотела… и уйти ушла, обернулась на пороге.

      – Не шали. Скоро вернусь.

      Шалить Илья не собирался, он встал – диван был жутко неудобен – и прошелся по коридору, останавливаясь перед каждой дверью.

      Помнит ведь.

      И небольшое это фойе… и диваны, правда, двадцать лет тому они были роскошью, поставленной в школе директором мебельной фабрики, сыну которого требовалась золотая медаль… Вручили ли? Илья не помнил. А вот диваны на каждом этаже – прекрасно. И завуч, которая бегала с этажа на этаж и шипела на всех, кому вздумалось бы на диваны присесть.

      Они для красоты.

      И для проверяющих.

      Для них же кованые подставки для цветов. И сами цветы, почетная обязанность по поливу которых ложилась на плечи дежурных. Дежурные мрачнели и старались от этой обязанности откосить.

      Иногда получалось.

      Как бы там ни было, но школьные цветы в воспоминаниях Ильи имели вид печальный, обреченный даже… А стойки другие купили, до самого потолка. И цветов стало больше. Из-за них он и не сразу и заметил, что в фойе он не один.

      – Извините, – произнес Илья, разглядев в темном углу темный же силуэт с желтым пятном планшета.

      – Это вы меня извините, – ответили ему, и силуэт поднялся. – Мне стоило дать знать о своем присутствии. Неудобно получилось…

      Он ее помнил.

      Смутно.

      Долговязая. И волосы все так же стягивает в конский хвост. Правда, теперь на ней не шерстяное коричневое платье, а джинсы и просторный свитер, но так даже лучше.

      – Будто я подслушала ваш разговор…

      Она смутилась. Точно. Она всегда легко смущалась и держалась в стороне ото всех, потому что была слишком высокой и тощей, чтобы соответствовать прежним канонам красоты.

      Каланча.

      А звали-то как… прозвище вот в памяти сохранилось, имя же… каланча-каланча…

      – Вера, – представилась она.

      «Верка-каланча… дай два калача»… Дурацкая фраза, напрочь лишенная смысла, а когда-то была едва ли не вершиной поэтической мысли…

      – Илья.

      – Я вас помню. Вы мало изменились.

      – Вы тоже.

      – Такая же тощая и длинная? – В сумраке не разглядеть лица, но Илье показалось, что Вера улыбается.

      – Да. А я… Неуклюжий и мрачный?

      – Не мрачный, скорее сдержанный.

      Напросился на комплимент, называется. А и… пускай себе напросился.

      – Прячетесь? – спросил Илья.

      – Прячусь, – не стала отрицать очевидного Вера. – Вообще не понимаю, зачем сюда пришла…

      – Как и я… Танька умеет быть настойчивой.

      – И это правда. – Вера убрала планшет в сумочку. – Явилась… сижу вот… время теряю попусту… Надо бы домой, но одежда наверху и как-то вот… неудобно.

      Именно. Неудобно. Потому что если подняться, то всенепременно кто-то пристанет с разговорами… или заведут речь о том, что встречу надо бы продолжить в ресторане. И кто-то будет пьян, кто-то зол, главное, отделаться от всех не выйдет.

      – На диване вам удобнее будет, – нейтрально произнес Илья, потому что