Гражданка Иванова, вас ожидает дракон. Татьяна Абалова

могли? – царь гномов принципиально не подал руку старушке, выбирающейся из корзины крылолета, показывая тем самым свое негодование. Уставшая от перелета через горную гряду птица дернулась всем телом, испугавшись недовольного рыка Жовела Первого, беспокойно заклекотала, отчего погонщику пришлось натянуть поводья.

      – Цыц, Жовел! Дай на родную землю ступить, а потом допрашивай!

      В глазах охранников королевы, выстроившихся вдоль трапа, светилась тревога.

      – Не бойтесь, мои мальчики, – успокоила их Жизнь Давшая, – я возьму вину на себя.

      Следом за королевой спустилась ее фрейлина, и Жовел невольно обратил внимание, что на ней надеты вещи матери – душегрейка с барсучьим мехом и бархатная юбка, из-под которой виднелись мягкие сапожки с орнаментом царствующей семьи. На Жизнь Давшей же, напротив, одежда была простенькой, даже слишком простенькой для тех, кто отправился на праздник.

      «Вот, значит, как маменька ускользнула. Загодя одежку жены каменщика приготовила!»

      Если смотреть в корень, то Жизнь Давшая на самом деле была когда-то женой каменщика, просто ее сыну повезло найти клад, благодаря чему он смог занять царский трон. Вражда между свекровью и снохой тогда достигла высшей точки.

      – Как это Риска – царица? А я тогда кто?

      – Ты мать царева.

      – Не хочу быть матерью царевой, хочу зваться как матушка Ейропейского монарха Беренгера Четвертого!

      – И как же?

      – Королева-мать!

      – Мама! – застонал Жовел, только-только примеривший звание «Золотой лоб». – Надо же соблюдать пропозиции! Если у нас царство, то и зовитесь матерью царевой.

      – Цыц, Жовелка! Я тебе зад подтирала лопухом, а потому имею право зваться так, как хочу!

      Жовел сдался. Лишь бы не вспоминать о лопухах, которые по бедности служили не только подтирочным материалом, но еще и посудой, и защитой от дождя, и покрывалом, когда ночь заставала в пути.

      – Рассказывайте, мама, – Жовел едва сдерживался. Он даже обхватил себя руками, чтобы чего-нибудь не сломать. Он ждал, пока ее искупают и переоденут, скрипел зубами, пока матушка вкушала ягненка с черносливом, дергал щекой, пока она не торопясь цедила пиво. Как только дно пустой кружки коснулось скатерти, царь поставил стул напротив матери и сел, строго глядя в осоловевшие глаза. – Как вам взбрело в голову сбежать от охраны? И позвольте поинтересоваться, что вы делали на острове, пока оставались без пригляду.

      – Ну, – матушка подняла глаза к потолку, – я гуляла на пристани, рассматривала корабли, их причудливых пассажиров… Знаешь, сынок, – деланно оживилась она, – там встречались такие уродцы, что их впору в цирке показывать!

      – Вы мне, мама, зубы не заговаривайте. Говорите, как и где встретили лорда Ракона? Чего такого изволили рассказать, если после вышей беседы он до смерти напугал Ульриха Большие яйца. Смотрите мне в глаза, мама!

      – Твой Ульрих пьяница! – небрежно махнула рукой старушка. – Мало ли что ему в голову взбрело?

      – Ульрих – мое доверенное лицо, и просто так он панику поднимать не станет.