Каменное море. Юрий Трусов

неохота, Семен, идти мне к Луке кланяться. Больно важным он стал…

      – Ты не кланяйся… Он твой нрав знает. Не поклонишься – тоже примет.

      – Ладно. Пойду, – сказал Кондрат и посмотрел на Гликерию.

      Молодая женщина вспыхнула под его взглядом. Это заметил Семен и многозначительно погладил усы.

      – Да и жениться тебе, Кондратушка, надобно не откладывая. Может, она тебе Богом суженая, – тихо сказал Семен.

      – Ну и скажешь – суженая, – возразил Кондрат.

      – Ты от разбойников ее отбил. Она как трофей…

      – И чего ты, Семен, богохульствуешь? – вмешалась Одарка. – Сам Бог ее Кондратке послал. Верно я говорю, что сам Бог? – обратилась она к Гликерии.

      Молодая женщина, наклонив голову, покраснела и смущенно молчала.

      – Да говори же! Говори! – настаивала Одарка. Гликерия подняла голову и едва слышно, глядя на Кондрата, прошептала:

      – Не я ему, а он мне Богом послан…

      Рождение Хурделицына

      На другой день Семен повел Кондрата к Луке Спиридоновичу, в его новый с белыми колоннами дом – настоящий дворец, на много больше и роскошнее, чем тот, в котором богач негоциант жил десять лет назад.

      Осанистый привратник в расшитой золотом ливрее хорошо знал старика Чухрая, которого негоциант приказал допускать к себе в любое время, но незнакомца он даже в переднюю не пустил и велел дожидаться на улице у подъезда. И сколько Чухрай не объяснял привратнику, что его спутника ждут с нетерпением сам господин Лука Спиридонович, тот спокойно и вежливо повторял одно и то же:

      – Окромя вас никого впускать не велено-с… Не приказали-с…

      Чухрай в сердцах даже плюнул и пошел один мимо застывшего, как статуя, привратника. Кондрату пришлось около часа дожидаться у подъезда, пока не вышел лакей и не повел его по мраморной, выложенной пушистым персидским ковром лестнице в приемную Луки Спиридоновича. Только здесь, перед кабинетом богача негоцианта, Кондрат понял, каким могущественным человеком стал Лука Спиридонович, его бывший товарищ по странствиям…

      Приемная гудела от голосов собравшихся. Их тут было около дюжины: коричневые от загара лица капитанов морских кораблей и старшин чумацких обозов, подрядчиков, купцов. И рядом – изнеженные, бледнолицые толстые паны, приехавшие из своих маетков в Одессу продавать хлеб и лес. Здесь же были разорившиеся аристократы, клянчившие денег взаймы. Разного рода просители и дельцы.

      Лакей обходительно минуя одних, бесцеремонно отталкивая других, провел Кондрата через распахнутые двумя гайдуками белые двери, украшенные затейливыми позолоченными виньетками, в просторный, сверкающий навощенным паркетом кабинет.

      Здесь – по углам стояли колонки из черного дерева, прохладным глянцем поблескивали круглые озера зеркал, в золоченых рамках висели картины, изображавшие полуголых румяных женщин. А посредине всего этого блеска и великолепия, за изящным из красного дерева столом, в голубом сюртуке, с большой