Расколотая свобода. Шейн Роуз

была сама по себе, и мой мозг был не в состоянии воспринимать то, что говорил офицер службы транспортной безопасности. Я видела только, как двигались его губы, как он делал вдох, из-за чего прикреплённый к рубашке золотой значок поднимался. Офицер продолжал свой монолог, словно не ждал от меня ответа.

      Он уже принял решение. Припоминаю, как на уроках психологии нам говорили, что в восьми случаях из десяти, если кто-то приходит к какому-то выводу или мнению, он найдет способ найти ему оправдание, даже если понимает, что ошибается.

      Наверное, так чувствовала себя и моя сестра каждый раз, когда признавалась, что побывала в колонии для несовершеннолетних. Или что она – бывшая наркоманка.

      Из-за страха за нее кровь быстрее побежала по венам. А потом она будто застыла, потому что я обвела взглядом комнату. Что бы ни сделала Иззи, дела были плохи.

      Если она снова попадет в тюрьму, то точно не в колонию для несовершеннолетних. Все будет намного хуже.

      Теперь она совершила настоящее преступление. При этом – в аэропорту.

      Но я не могла допустить, чтобы ее забрали. Сейчас ситуация изменилась. Я видела, как ей страшно, как она пытается взять всю вину на себя, пока ее уводят прочь.

      Бросив взгляд на сотрудника службы безопасности, я тут же приняла решение.

      – Да, это мой чемодан. И моя сестра ничего не знает, я сама упаковывала его.

      Ведь если сказать, что виновата я, нам, возможно, могли бы вдвое уменьшить сроки, да?

      Хороший офицер уточнил бы, сколько килограммов и каких конкретно наркотиков вы везете, кто попросил вас сделать это… Он бы провел расследование.

      Знала ли я, что именно лежало в чемодане? Нет. Я лишь понимала, что моя сестра мастер попадать в неприятности. Предполагалось, что теперь она вела себя подобающим образом. Я всегда была готова поддержать ее, даже когда мама позвонила и сказала, что ей не нравится идея Иззи приехать ко мне в Пуэрто-Рико.

      – Делайла, там для нее слишком много соблазнов и возможностей, – даже спустя много лет акцент матери никуда не исчез. Иногда она переходила на греческий, и тогда отец смеялся, потому что мы понимали лишь треть из того, что она говорит. А вообще, переход на родной язык служил для нас свидетельством того, что у нас проблемы. – Неужели я тебя ничему не научила? Ты заканчиваешь университет и тут же поступаешь по-своему. Надо было пойти в медицинскую школу, а не путешествовать по миру, работая медсестрой. Ты могла бы стать врачом!

      Мама пропустила мимо ушей мои заверения о том, что я сама знаю, как справиться со своей сестрой-близнецом. В конце концов, я перебила ее и сказала, что это моя жизнь. К тому же я скучала по Иззи и ждала ее приезда.

      И теперь, беря вину на себя, я тем самым отказывалась признавать правоту мамы в том, что моя сестра опять обманула нас.

      Она приехала на выходные, хотела навестить меня и увидеть, где я работаю. Два месяца назад я устроилась медсестрой и изо всех сил пыталась освоиться в месте, где говорили одновременно на двух языках, а еще совсем недавно написала собственный список желаний. И все это в одиночку.

      Я жила самостоятельно, наслаждаясь тем, что предоставлена самой себе, и все же