Лица века. Виктор Кожемяко

промышленность, которой мы с полным основанием гордились. Мы делали и можем делать блистательные самолеты. Возьмите хотя бы последние, новейшие Су-34 и Су-37. По пилотажным и боевым качествам им пока нет равных в мире.

      У нас блистательные конструкторы, блистательные КБ. Но сейчас от всего, что происходит, мой старый добрый друг Генрих Новожилов болеет, у него уже сердце не выдерживает…

      В. К. Не считаете, Игорь Валерьевич, что все это – и с армией, и с авиационной промышленностью, да и вообще со страной – делается сознательно? То есть умышленно и целенаправленно доводится все до такого состояния?

      И. Ч. Вы задали коренной вопрос. Да, это делается преднамеренно, очень продуманно. И идет это все на уничтожение нашего государства.

      Я вам расскажу о характерном случае. В 1992 году, после празднования 55-летия перелета, был я в Америке на одной авиационной фирме. И вот по прошествии нескольких дней руководитель ее говорит: тут уже все знают, что ты ко мне приехал, президенты фирм нашего округа хотят с тобой встретиться. Давай без галстуков, без пиджаков у меня посидим.

      Приехало человек тридцать. Хороший стол накрыли у него в резиденции, хорошо сидели, откровенный вели разговор о всяких делах. И вдруг один обращается ко мне:

      – Мистер Чкалов, у нас в Америке существует мнение: то, что не смог сделать Гитлер в Советском Союзе, сделали ваши демократы.

      Тишина полная. И все смотрят не меня.

      – Знаете, – говорю, – а мои соотечественники считают, что сделать это удалось не без вашей помощи.

      Аплодисменты. А потом все побежали ко мне чокаться. Так что американцы это понимают. В отличие, я бы сказал, от некоторых наших. Наивных…

      Я поражаюсь, как народ может терпеть бесконечные обещания властей. Говорят, говорят, а ничего нет. Меня отец учил честности. Я один раз ему соврал, это было, когда я в первом классе учился. Так он меня отодрал! Тут же, правда, посадил на колени и стал утешать. Я плачу, он плачет, и оба друг друга успокаиваем. Он плачет потому, что жалко меня, что вышел из себя, а на него это не было похоже. Но он не стерпел, что я наврал.

      В. К. Игорь Валерьевич, а что еще запомнилось об отце? О нем ведь каждая мелочь интересна.

      И. Ч. Многое запомнилось. Мне через две недели после его гибели исполнилось уже 11 лет, я заканчивал 4-й класс, так что отец у меня перед глазами и по сей день живой.

      Мы вот с вами сейчас сидим на Ходынском поле, это, кстати, первый русский аэродром, основан по указу Николая II в 1910 году. А после революции – Опытный аэродром, Центральный аэродром имени Фрунзе. Отец здесь летал, испытывая самолеты. Он только за время службы в НИИ ВВС выполнил более 800 испытательных полетов и освоил около 30 новых типов самолетов. Здесь и погиб 15 декабря 1938-го, не долетев 500–700 метров до аэродрома…

      Для меня же этот аэродром, можно сказать, мое детство. Отец привез меня сюда впервые совсем маленьким – в 1933 году. Мы жили рядом. Вон там, по ту сторону Ленинградского шоссе, было село Всехсвятское, а здесь кругом поле. В селе