Расследования в отпуске. Татьяна Устинова

это одно могу сказать: мы не ведаем, какие планы у Богородицы. В конце концов, это ее образ.

      – Думаете, она сможет защитить икону от преступника?

      – Образ сам способен себя защитить, я уже говорил.

      – Да, конечно.

      Сомов поднялся и, попрощавшись, пошел прочь.

      Алиса дождалась, когда за ним закроется дверь, и подошла за благословением.

      – Я рад, что ты помогаешь ему.

      Она покачала головой.

      – Не уверена, что он нуждается в моей помощи.

      – Еще как нуждается! Иди, девочка, и помни: каждому воздастся по вере его.

      – А если он совсем не верит?

      – Верит. Только пока не знает об этом.

      Она взглянула пристально, хотела что-то спросить, но батюшка уже повернулся к иконостасу и стал молиться.

      Всю дорогу до ее дома Сомов молчал. Алиса поглядывала искоса, осторожно, гадая, о чем он думает.

      У самой калитки он вдруг спросил:

      – Твой прадед никаких записей о тех событиях не оставил?

      – Нет, конечно. Что он мог написать? И без записей пострадал. Но, знаешь, когда-то давно бабушка показывала мне фотографии, кажется, того времени. Советская власть любила запечатлевать свои великие деяния. В Макарьеве был фотограф, еще до революции держал ателье. Потом работал где-то в исполкоме. Фотографировал демонстрации, коммунистические праздники. Я не очень помню, что было на снимках, но точно много людей.

      – Где сейчас эти фотки?

      – Наверное, в шкафу, среди бабушкиных вещей.

      – Сможешь найти? Или, если хочешь, поищем вместе?

      Вместе? Это еще с какой стати?

      – Не хочу, – отрезала она и холодно уточнила: – Если найду, позвоню.

      Сомов молча кивнул, развернулся и пошел в сторону школы.

      Она озадаченно посмотрела вслед.

      Странно, но он ведет себя так, словно это она перед ним виновата.

      Интересно, в чем?

      До конца дня Алиса рылась в старых альбомах. Молодец все же бабушка. Не раскидывала снимки, не совала, как попало, поэтому и сохранила так много. Перебирая их, она старалась не отвлекаться на другие фото, искала те, что относились к событиям столетней давности.

      И нашла. Всего три. На первом был запечатлен момент, когда с куполов одного из храмов Макарьевского монастыря стаскивали кресты. Снимок запечатлел жителей, с тоской – как показалось Алисе – глядевших на деяния власти. На другом – субботник по разбору монастырской стены. Веселые молодые ребята – наверное, комсомольцы – передавали друг другу выкорчеванные кирпичи, из которых мечтали построить баню.

      Был и еще один.

      «Братия Свято-Троицкого Макариево-Унженского монастыря», – прочла она на обратной стороне фотографии. И дата. Тысяча девятьсот семнадцатый год от Рождества Христова.

      – Накануне революции, – прошептала Алиса, разглядывая пышные красно-желтые кусты за спинами священников.

      Какие лица! И светлые, и скорбные одновременно.

      Почти час она внимательно изучала снимки, пытаясь понять, смогут ли они помочь