Жизнь на изломах времен. Речкабо Какухонингэн

Гестапо. Я в гестапо. И явно не на стороне рейха. Что, впрочем, уже хорошо – представляю, как бы я себя чувствовал, окажись одним из эсэсовцев. Хотя кого я обманываю – эсэсовцем сейчас тепло, а мне ужас как холодно. И еще этот сильный запах каких-то ветких, полусгнивших тряпок. Постепенно глаза привыкают к темноте, и я вижу, что нахожусь в помещении, где прямо на полу, вдоль стен лежат люди, человек десять – пятнадцать. Свет с трудом пробивается из узенького окна, чем-то то прикрытого, то ли забитого. Что – то среднее между тюремным казематом и небольшим сараем. Влажные и сырые тряпки под мной то ли греют, то ли холодят. Поворачиваюсь и спиной чувствую другого человека, это он меня и разбудил. Я прижимаюсь к нему спиной, мало – мало согреваюсь и проваливаюсь в забытье.

      – Вставайте, свиньи, вставайте, – в дверях стоит какой-то силуэт и громко стучит металлом по железу. «Что бы ты сдох» – проносится у меня в голове, и я сто процентов уверен, не только у меня. Мы шевелимся, встаем и выходим из помещения. На улице или позднее бабье лето или ранняя осень – солнечно и свежо. В такое время хорошо бы оказаться на крыльце своего небольшого домика, окинуть взглядом желтые деревья и ясное, синее небо, и подумать, как мало человеку надо для счастья. Мы разбредаемся между обычным деревянным туалетом и бегущим по соседству ручьем. Проходит полчаса и все также молча, мы выстраиваемся по росту в центре огороженного пространства. Тело, в котором я оказался, богатырским сложением не отличается, и я стою в конце строя. Старый, усатый, плюгавый фашист начинает перекличку. Сейчас должны назвать и мое имя, знать бы только, какое оно…

      – Месси, – пауза зависает, сосед толкает меня локтем в бок, и я тут же кричу писклявым голосом:

      – Здесь.

      Перекличка заканчивается, и мы строем идем в столовую. После завтрака, состоящего из какой-то баланды вместе с куском чего-то, напоминающего смесь хлеба, опилок и мыла, все тот же плюгавый фельдфебель ведет нас на стройку.

      Мы делаем пешеходный переход, так нам говорят. Но укладывая бетон толщиной 20 сантиметров, я понимаю, что на самом деле это дорожка не для людей, а для самолетов. Катая туда-сюда тачку с песком и цементом, я выуживаю информацию и понимаю, в каком времени нахожусь: аншлюс уже есть, финской войны еще нет. Также происходит ориентация по месту: Померания.

      Постоянно гавкая как собака, фельдфебель смотрит, чтобы мы работали по принципу «бери больше, кидай дальше, пока летит – отдыхай». Физически все очень тяжело, ноги и руки с непривычки просто отваливаются, а на душе скребут не кошки, а тигры. Зачем какая-то неведомая сила забросила меня сюда, где Рэм – зверюга в человеческом обличии совращает целую нацию, превращая культурных людей в свое подобие?

      Погрузившись в мысли, я на какой момент теряю бдительность и со всего размаху наступаю на торчащий из опалубки гвоздь. Боль адская, нога проткнута не насквозь, но до крови. Ковыляя кое как, добираюсь до вечера. Падаю как подкошенный на тряпье в углу и тут же засыпаю.

      Глава 2

      – Вставайте, свиньи, вставайте! – бабахает железом по металлу. Я вскакиваю и тут же ойкаю от боли – моя нога. Кое как хромаю на выход.

      – Месси.

      – Здесь.

      – Остаёшься дежурным в лагере.

      – Есть.

      Все уходят, и мы остаемся в лагере – я, капо и собака. Капо – он тут и повар, и завсклад, и товаровед. «Ты вначале вымой столовую, а потом – туалет», «Тряпку выжимай двумя руками» – учит он меня. Его советы вроде бы верные и правильные, но произносит их капо с таким видом, будто это не банальные трюизмы, а какие-то великие мудрости, достойные быть высеченными гранитом по мрамору.

      С собакой повезло больше – во-первых она не умеет говорить, а во-вторых, лаять тоже толком не умеет. Зато прекрасно виляет хвостом и является хорошим слушателем.

      – И вот ответь мне, что мы тут делаем? Ну ладно ты, я понимаю, а я-то здесь зачем? Какой во всем этом тайный смысл? Почему или зачем я какой-то ашкенази Месси и почему в Померании?

      За философскими диспутами с собакой время летит быстро и наступает обед. Взяв чашку с похлебкой, сажусь на завалинку и наслаждаюсь жизнью. Солнце разогнало утреннюю свежесть, но не до упора, а в самый раз, когда не холодно и не жарко. В лесу неподалеку кукует кукушка. Запах свежо опавшей листвы кружит и пьянит голову. Калейдоскоп детских воспоминаний несет меня в прекрасное далеко.

      – Иди, дай ей, – капо ложит на крыльцо столовой чашку с ложкой. «Зачем собаке ложка?» – думаю я про себя, но лишних вопросов не задаю, а молча забираю еду и несу ее к собачей будке. Подхожу, возле будки уже стоит такая же, полу пустая – полная миска, рядом с которой на солнце греется собака. Что-то тут не то.

      Можно, конечно, вернуться и спросить капо, но мне абсолютно не хочется лишний раз с ним разговаривать, да и ковылять туда – сюда – обратно, для моей ноги не есть приятно. Беру чашку и иду в барак – это единственное место, где я сегодня еще не убирал и где может быть то, кому хороша эта ложка к обеду.

      И действительно, в углу барака виден чей-то силуэт. Женщина.

      – Вот, я поесть принес, – говорю и ставлю перед