Дневники преступной памяти. Галина Романова

критики. По этой причине Сергей Сергеевич сочинял свои вирши только для себя. И сохранял крайне редко. Запишет на салфетке в ресторане и тут же скомкает. Или в обеденный перерыв на белом листе бумаги смешает ямб с хореем и отправит в мусорную корзину. И что характерно, безо всяких сожалений. Как он сам считал, время серьезно заняться поэзией для него еще не наступило. Он работал начальником отдела серьезного предприятия, занимавшегося важными делами. До стихов ли ему было! То, что он пытался что-то такое сочинять в свободную минутку, сам Воронков считал разминкой. Вот выйдет он на пенсию, станет свободным человеком, тогда и время для хобби появится.

      На пенсию он вышел даже раньше, чем планировал. Его ушли, как принято теперь говорить. Начальником отдела поставили какого-то молодого пижона, без опыта, зато с красивым дипломом. Вежливо улыбаясь, молодой пижон предложил Воронкову неприемлемую должность. Разумеется, Сергей Сергеевич отказался. Собрал личные вещи из стола в небольшую картонную коробку. И тем же днем ушел с работы. Никаких чествований он не захотел.

      – Отдайте деньгами, если это возможно, – обратился он к руководству с просьбой.

      Его услышали. И конверт вручили в отделе кадров вместе с трудовой книжкой. В конверте была довольно солидная сумма. Ее Воронков тут же спрятал дома между чистыми простынями. «На всякое баловство, – решил он. – Как пришли, так пускай и уйдут».

      Вообще-то он был очень рачительным хозяином. И за свою одинокую жизнь скопил достаточно средств, но все они лежали на счетах. Один предназначался для ежедневных расходов. Второй был копилкой на ежегодный отпуск. Третий на черный день. А на четвертом собирались деньги на новую машину. Сергей Сергеевич был очень аккуратен в том, что касалось его расходов. Не доверял всяким акциям и щедрым предложениям. По этой причине, видимо, и избежал обмана, как со стороны мошенников, так и со стороны женщин, стремившихся пожить за чужой счет.

      Может быть, по этой самой причине он и не женился. Не доверял сладкоречивым прелестницам. Очень боялся оказаться обманутым или втянутым в долгосрочную кабалу под названием семья.

      Не желал он этого ничего. И животных в доме не хотел тоже. Потому что грязь, вонь, постоянный уход и хлопоты. Ему нравилось просто сидеть часами в любимом кресле и смотреть со своего третьего этажа старой «сталинки» на парк. Ничего не делая. Ни о чем не мечтая. Просто смотреть и наблюдать за городом. Как наступает рассвет, если не спалось. Как льет дождь, если выйти было нельзя. Как распускаются листья на деревьях. Разве рассмотришь все это на улице? Если он будет стоять, раскрыв рот, с поднятой к кронам головой, его сочтут ненормальным. А так…

      Он мог сидеть и рассматривать, и наблюдать, и восхищаться. И конечно же, слагать свои никому не нужные стихи. А их уже за два года его пенсионного одиночества скопилось немало. На целых четыре сборника – по временам года.

      Пятый сборник был его личным дневником. Туда он записывал свои рифмованные нескладные мысли, вернувшись с утренних прогулок, совершаемых, если не было сильного ливня. Что видел на прогулке, то и записывал. Иногда ему нравилось, потому что выходило стройно и гладко. Иногда получалась полная чепуха. Но и она имела право быть записанной. Это же его мысли. Предназначались к прочтению только им. Поэтому: почему нет?

      Кто-то пишет нескладную прозу. Он – нескладные стихи. Вреда никому никакого. А ему удовольствие.

      Сегодняшнее утро выдалось славным. Нежная майская зелень матерела, земля прогревалась, выстреливая травой и цветами. Воздух становился теплым, ароматным. В парке, куда выходили окна его квартиры и где обычно прогуливался по утрам Воронков, было бесподобно.

      Его утренние прогулки сделались продолжительнее, поскольку пешеходные дорожки не были засыпаны снегом и не приходилось сворачивать, натыкаясь на очередной сугроб. Скамейки уже обновили, покрасив. Они давно высохли. И он, дойдя до самой дальней точки парка, где располагалась небольшая церквушка, мог посидеть минут десять, отдохнуть и посочинять. Пусть нескладно, пусть только для себя. Но это же дневник его жизни, а не книга для продажи.

      Сергей Сергеевич покрутил головой. Никого вокруг. Только худенькая сутулая женщина метет дворик перед церквушкой. Сегодня службы не было. Потому и безлюдно.

      Он расстегнул молнию на кармане, достал любимый бутерброд. Он его делал каждое утро: кусок цельнозернового хлеба, лист салата, кусок вареного мяса, сверху вычищенная половинка сладкого перца. Мясо бывало разным, хлеб, салат и перец оставались неизменными наполнителями. Он съедал свой бутерброд либо на скамейке – всегда выбирал для этого новую, – либо медленно блуждая по дорожкам. После, смахнув крошки, отправлялся в кофейню у входа в парк. Там усаживался на любимое место у окна, заказывал большой капучино, медленно его выпивал, все время наблюдая за улицей. Потом шел домой и записывал в стихах то, что видел и что почувствовал.

      Это было…

      Это было его тихим тайным восторгом. Он всегда мечтал так жить. И ему не было скучно и одиноко – вот! Он был обеспеченным крепким еще мужиком. Довольно интересной наружности –