Останься со мной!. Ольга Покровская

смерти, страха потери:

      – Я говорила, говорила, что эти поездки плохо кончатся! Ну зачем, скажи, зачем ты с ним поехала?

      – Мам! Мам! – Я дернула ее за рукав. – Послушай, мам, сходи, узнай, что с Санькой! Я очень тебя прошу, мам! Мне ничего не говорят, никуда не выпускают!

      Мать поджала губы, посмотрела на меня сердито, а потом сказала:

      – Ладно!

      Поднялась с колен и быстро вышла в коридор.

      Ее не было минут десять. Все это время я смотрела, как по подоконнику, с той стороны стекла, прыгает шустрый воробей. И почему-то не могла отвести от него взгляд. У него был темно-коричневый «шлемик» на голове. Когда-то Санька объяснил мне, что со «шлемиками» – это мальчики, а серые и без «шлемика» – девочки, воробьихи…

      В палату вернулась мама, и лицо у нее было… какое-то чересчур оживленное, как будто бы даже веселое. Неестественно веселое. Будто бы она изо всех сил пыталась изобразить спокойствие, но переигрывала по неумению.

      – А я говорила с твоим лечащим врачом, – сказала она живо. – Тебя, может быть, через два дня уже домой отпустят.

      – Мам! – оборвала я.

      Внутри поднимался ледяной ужас: колкое морозное крошево словно заполняло все нутро, забивало горло и легкие.

      – Мама, что с Санькой?

      – А… С Санькой… – начала она, все так же глядя куда-то поверх меня неестественно оживленными глазами. – Ты знаешь… пока непонятно… он еще… Но все будет хорошо!

      – Мам! – рявкнула я и быстро села на постели. – Хватит этой херни!

      Мать поморщилась, она не терпела крепких выражений, всегда пилила за несдержанность отца. Но сейчас не решилась меня одергивать.

      – Я же не идиотка! Что с ним?

      – Я только умоляю тебя, не дергайся, – устало сказала тогда она. – Тебе нельзя! У тебя сотрясение…

      – Мам!

      – Да я сама толком не поняла, что с ним, – каким-то надорванным голосом произнесла она. – Состояние критическое, очень большая кровопотеря…

      Она механически повторяла медицинские термины, вероятно, услышанные от врача.

      – Там что-то сложное с кровью… Редкая группа. Необходимо переливание, но здесь его сделать невозможно. Может быть, срочная транспортировка в Москву… Но это очень дорого…

      – Так вопрос только в деньгах? – ахнула я.

      Мне вдруг почему-то стало даже легко. Деньги – ерунда, никому не интересная мелочь, чушь собачья. Раз Санька жив, раз его можно спасти, и все упирается только в деньги, значит, все будет хорошо!

      Деньги же… Их же можно всегда достать, да? Ну не умирать же человеку из-за такой глупости!

      – Тут его родители, – меж тем продолжала мать, – и они… у них…

      – Мам, стой, – оборвала ее я. – А сколько нужно? Мам, а ведь у нас же есть? Вы с отцом откладывали, чтобы дачу построить.

      – Есть. – Мать теперь тоже смотрела в сторону, как медсестра в «Скорой». – Они у отца на книжке. Но…

      – Ага! – Я уже подскочила с кровати, сорвала с запястья датчик, провод от которого тянулся к какому-то прибору на