Дорогу осилит идущий. Ксения Баштовая

что делать… Сам не знаю… Возвратиться у нас не получится…

      – Почему? – вскинула на него удивленный взгляд дриада. Поймала напряженный взгляд Элиаша и поспешно поправилась: – Я не говорю «под землю»! Я имею в виду домой, в Эске-Кермен. Вы же в нем ничего не сломали и никому по голове табуреткой не дали… – уже тихо, себе под нос закончила она.

      – А нас туда примут? – печально усмехнулась Эмили. Девушка замерла, сложила ладони лодочкой и прикрыла ими нос и рот, потерла пальцами переносицу. – Кто его знает, что теперь случится с Керменом после нашего побега? Можно ли спуститься в подземелья кому-то другому, или мы – это последний шанс? И имеем ли мы право заменить себя на кого-то другого? – в ее голосе вновь проклюнулись нотки слез.

      Ноа молчал, не зная, что ответить любимой. Элиаш понимал, что любые слова сейчас окажутся лишними, а Летти…

      Летти только скривилась. Она вообще не могла понять, что спокойный, рассудительный Ноа – нет, конечно, она знала его очень мало, но все-таки достаточно, чтобы сложилось хоть какое-то впечатление, – мог найти в этой истеричке.

      Тишина прерывалась лишь меланхоличным чириканьем чавзяблика: кажется, эта крупная птица нашла, кем можно подзакусить, и сейчас звала соплеменников к обеду.

      Впрочем, уже через мгновение все мысли о том, что Ноа не о чем разговаривать с нервной Эмили, пропали, словно их и не было: Летисия обнаружила, что пропал ее любимый заглот (точнее, дриада не видела его очень давно, но вспомнила только сейчас), а потому в тот момент, когда девушка-юварка вытерла еще невидимые слезы ладошками и только собралась выдать новую сентенцию на тему «должны ли мы и можем ли», Летти подскочила на месте и принялась оглядываться по сторонам:

      – Мяу! Мяу! Где ты? Мяу!

      Сидевшая на бревне Эмили скривилась и махнула рукой в сторону ближайших кустов:

      – Да там он! И все с ним в порядке! Тут важнее другое, можем ли мы…

      Но Летти уже ее не слушала. Бросив всех, она рванулась туда, куда ей указали, не прекращая на бегу звать:

      – Мяу! Мяу! Где ты?!

      Сам заглот меж тем был занят важным и ответственным делом.

      Он сторожил добычу.

      Добыча должна была быть очень вкусной – тот кусочек, который от нее отвалился, пока эта самая добыча забиралась на дерево, был не особо привлекательным, а вот остальное… – но, как уже понятно из вышесказанного, эта самая добыча очень не хотела, чтобы ее съел заглот. Пусть даже такой симпатичный, как Мяу. Так что, сейчас эта добыча сидела на ветви не до конца проснувшегося дерева, косилась на испуганно прижавшуюся к стволу дерева лиану, так и не решившуюся за прошедшие несколько часов попробовать новую пищу на вкус, и тоскливо думала о том, что ей – точнее, ему, если это для кого-то важно, – будет очень не хватать башмака, свалившегося с ноги.

      Скажем честно, Мяу уже исследовал этот самый башмак: подкатился к нему, обнюхал, учуял, что он воняет какой-то химической гадостью, а не пахнет вкусной кожей, и откатился обратно под дерево – ждать, когда же добыча созреет и сама свалится на землю. Впрочем,