Большая книга ужасов – 65 (сборник). Елена Усачева

около нашей двери. Дом был темен. Ни одного окна не горело. Где же бабушка?

      Вдруг крикнули:

      – Стой!

      Ответа не было. Грохнул самокат. Мне ничего не было видно. Лишний шаг мог меня обнаружить, поэтому я жалась к крапиве. Сегодня она меня уже спасла.

      Заворчал Шарик. Бряцнул цепью. Я представила, как он рванул, увидев чужого, как когти царапают землю от нетерпения, как он встал на дыбы, как взмахивает передними лапами.

      Лай тяжелый, хриплый.

      – Шульпяк! – позвал один из Жуков. – Ну его!

      Шарик подавился лаем, застонал, загремела цепь.

      – Шульпяк! Ты чего?

      Шарик заворчал, закряхтел. Двое рванули прочь. За ними огромными скачками мчался наш ризен. Крики потонули в темноте. Со всех сторон стали отзываться голоса. Я побежала к крыльцу. Успела заметить прислонившегося к стене Шульпякова. Он стоял, сжавшись, словно Шарик выгрыз ему внутренности. Пока я на него смотрела, успела наступить на что-то странно знакомое, что мягко подалось под ногой. Свистнул воздух. Я обнялась с черенком грабель и рухнула под лавочку.

      Шульпяков тихо засмеялся. Топот накатил.

      – Тут она!

      Вдруг стало светло. Так светло, как будто я умерла и уже перенеслась в рай, где вечный день, цветут яблони и порхают птички.

      Птица и правда пропела. Оглушительно, надрывно. Я сдвинулась, чтобы фары так не били в глаза, и разглядела нашу машину. Сигналил клаксон. Как птичка.

      Мама приехала.

      – Маша! Ты ужасно выглядишь, – было первое, что сказала моя мама. – Мальчики, что вы здесь забыли? – спросила она подбежавших.

      И все с криками бросились прочь. А я снова обняла грабли и заплакала. Лоб жутко заболел.

      Сквозь крики прорвался собачий лай.

      – Шамшут, – тихо произнесла мама. – Ко мне.

      Взвизгнув, Шарик бросился к маме. Но тут же отпрянул и для порядка гавкнул на Шульпякова.

      – Ко мне, – повторила мама.

      Шульпяков выпрямился. Все-таки зверюга успела его исцарапать. Кровь текла по руке, на голом плече виднелись царапины.

      – Шульпяк! – ахнули в темноте.

      – Что происходит?

      Мама с удивлением смотрела на меня. Я сейчас тоже была не красавица. Руки страшенные, про лицо молчу. Я попыталась плотнее запахнуться, под рукой почувствовала незнакомую ткань.

      А потом прилетел камень, ударил о лавочку. Ком грязи впечатался в капот машины.

      – У вас что, война?

      Поднялся крик и вой. Шарик вырвался из маминых рук и нырнул во тьму. Оттуда завопили, поплыл девчачий визг. Шульпяков исчез. Фары выключились. И я наконец-то поднялась по ступенькам.

      – Зина! Закрой дверь, – раздался голос бабушки.

      Она сидела на террасе, на лавке. В темноте. Я не стала тянуться к выключателю. И так все было понятно.

      Взрослые сразу ушли в комнату, а я осталась в кухне. Болели руки, болело лицо, но внутри было странно пусто и легко. Словно я уже умерла и могу свободно летать.

      Шарика не стали сажать