Константин Великий. Равноапостольный. Андрей Кошелев

Небесным Божеством, Которому лучше всего взывать при свете дня, стоя в открытом поле.

      – Бог повсюду, и нет предела Его власти, – возразил Далмаций. – Но, возможно, вы недостойны Его защиты.

      Варвар широко улыбнулся.

      – Нет такого бога, которому был бы не по нраву могучий Эрок, – произнес он.

      Авл ухмыльнулся, но промолчал.

      – Раз так, то на твоем месте я бы прислушался к совету Далмация, – кивнул Константин. – Прикажи каждому воину сделать для себя крестик, а затем попроси священников освятить этот крестик.

      Военачальники стали расходиться, император окликнул Марка Ювентина.

      – Высокородный Авл прав, ты хорошо проявил себя, командуя арьергардом, – сказал он молодому патрицию. – Надеюсь, и завтра не подведешь.

      – Я жду с нетерпением, когда ты отправишь нас в бой, о Божественный.

      – Возможно, в рядах врага ты увидишь своего брата, Кассия.

      Марк замялся:

      – Не думаю, что он отвернулся от тебя, о Божественный.

      – Я знаю, что это так, – твердо произнес Константин. – Скажи, достойнейший Марк, дрогнешь ли ты, если тебе придется сойтись с братом? Сможешь ли выполнить свой долг? Если в тебе есть хоть толика сомнений, останься в лагере.

      – Я буду сражаться, что бы ни случилось! – пообещал Марк. – Даже если против нас выступят все боги Тартара и Небес.

      II

      Константин вышел взглянуть на алеманов, покидающих лагерь. После духоты, царившей в шатре, он с удовольствием вдохнул прохладный свежий воздух. Приближались сумерки. Небо играло алыми красками, блекло светили первые звезды. Легкий ветерок трепал волосы императора. Легионеры готовили ужин. Над лагерем витал запах пшеничной похлебки с салом и жареного мяса. Константин приказал как следует накормить солдат перед завтрашним сражением.

      Ступая по мягкой влажной траве, император направился к окраине, где начинались болота. Алеманы шли колонной по одному, опоясанные веревками, которые связывали их друг с другом. На них были кольчуги, надетые поверх рубах, и штаны из грубой шерсти, на головах шлемы, за спиной копья и луки, в руках маленькие круглые щиты, на боку ножны с длинными прямыми мечами. Каждый десятый воин вел под уздцы пони, нагруженного стрелами и провиантом. Германцы тихо напевали песню на родном языке с грустным мотивом.

      Прикрыв глаза, Константин стал молиться, прося Господа оберегать Эрока и его воинов, как вдруг услышал крик:

      – Стойте! Именем Божественного августа остановитесь!

      К алеманам бежал Далмаций с двумя центенариями. Увидев Константина, он обрадовался.

      – Их нахальству нет меры! – произнес брат, запыхавшись.

      – Что случилось? – нахмурился император.

      Далмаций удивленно вскинул брови. Ему казалось, Константин уже обо всем знает, но его посланник разминулся с императором, придя к пустому шатру.

      – Им было мало освятить свои кресты, они оставили без крестов пол-лагеря! – пояснил брат.

      Сопровождавшие