Улей 2. Елена Тодорова

пойдет.

      Это все, что он говорит. Не теряя уверенности, дает понять, что торговаться с собой не позволит.

      Либо по его, либо никак.

      Поджимая губы, Павел Алексеевич делает едва уловимый знак амбалу, застывшему рядом с ним.

      – Аккуратно, Тимур, – инструктирует, не сводя взгляда с Титова. – Пока аккуратно.

      Адам совершает выдох и напрягает мышцы, насколько это возможно, учитывая, что его весьма удобно разложили, связав запястья за спиной. Каменные кулаки охранника врезаются в его грудь с ошеломляющей силой. Ему, вроде как, следует сделать вдох, но создается ощущение, что его грудную клетку попросту вогнули внутрь.

      – Лежачих и связанных бьют только г*ндоны, – откашливаясь, умудряется шутить.

      Отупелое выражение лица амбала не приобретает никаких эмоций.

      – Если что, я к тебе, дубина, – приподнимая бровь, смотрит на охранника. – Как только мои руки будут свободны, я вдавлю твои глаза в череп.

      – Зачем тебе Ева? – перехватывает внимание Исаев. Он тянет время, но с каждой пробегающей секундой на него обрушивается понимание того, что Титов загнал его в угол.  – Что ты пытаешься с ней сделать?

      – Это уже не твое дело. У тебя в любом случае нет выбора.

      Это не то, что Павел Алексеевич привык слышать в свой адрес. Волна гнева, словно раскаленная лава, поднимается в его груди к самому горлу. Сдавливает и душит, заставляя сердце колотиться.

      – Воображаешь, что сможешь со мной тягаться?

      – Воображаю.

      – Это большая ошибка.

      Титов пожимает плечами.

      – Ты все еще рассчитываешь, что найдешь решение, которое позволит тебе меня устранить. Но… Внимание! Другого выхода нет, – нахально ухмыляется. – Однако я понимал, что тебе будет сложно это признать. Поэтому скоро приедет человек, который поможет тебе принять правильное решение.

      Исаев замирает.

      – О чем ты, мать твою?

      17

      Открывая глаза, Ева встречается с темнотой. Не различая предметов или хотя бы очертание помещения, инстинктивно захлебывается тревогой. Ощущая, как безумно начинает колотиться сердце, а ускорившееся дыхание поэтапно приподнимает грудь, сталкивается с осознанием произошедшего.

      «Адам… Адам… Адам… Адам… Адам… Адам…»

      «Я же тебя погубила…»

      Горло продирает мучительный стон. Глаза обжигают слезы. Не может справиться с мыслью, что Адам… Душевная боль распирает ее грудную клетку, разрывая мышцы и ломая кости. Она не имеет ограничений. Не знает жалости.

      «Кто-нибудь… остановите это…»

      Измученное тело сотрясают беззвучные рыдания.

      Ева чувствует себя так, будто умерла и прошла часть судебно-медицинского вскрытия, вернувшись к жизни где-то в середине процесса. Рассеченная. Разбитая. Распотрошенная. Не имеющая возможности даже дышать, настолько это оказалось болезненным.

      Но она все еще дома. Дома…

      Определяет свое нахождение по ненавистному ей затхлому запаху. Она знает, какой комнате принадлежит эта ароматическая комбинация пыли,