Здесь, в темноте. Алексис Солоски

и чуть поменьше себе, затем распахиваю окно и присоединяюсь к ней на ржавой пожарной лестнице.

      Она достает вейп, делает затяжку, выдыхает дым, отправляя его спиралью мимо провисших электрических проводов и плюща, прорастающего из трещин в стене.

      – Это интервью, – заговаривает она снова, – о чем…

      – О критиках и как люди ими становятся. Влияния, стандарты и практики и кто меня так обидел, что я выбрала подобную жизнь.

      – Забавно, – задумывается она. – Хотя нет, не забавно. То есть ни о чем личном? – Она снова затягивается.

      Я делаю жест рукой, как бы призывающий рассмотреть меня с головы до ног.

      – Какое личное? Здесь почти нет личности.

      – Я знаю это, детка. Ты – самая передовая система защиты. Форт Нокс с размером «B». – Она внимательно смотрит мою грудь. – «B» с минусом. А если серьезно… – На мгновение она позволяет себе сбросить маску – маску, которая выглядела более правдиво, чем ее лицо сейчас – молодое и менее уверенное. – Ты не думаешь, что он спросит о…

      Я вижу, как она пытается найти подходящее слово. Это вызывает у меня тошноту. Жюстин никогда не смущается.

      – О прошлом? – Я пытаюсь говорить так, чтобы это звучало непринужденно, но получается натянуто.

      – Да, – кивает она. – Именно.

      – А как? Эти записи не являются достоянием общественности. И я больше не использую то имя. Откуда ему знать, что нужно спросить? Кроме того, – продолжаю я, поморщившись и сделав паузу, чтобы сглотнуть, – я появилась полностью сформированной из The Portable Dorothy Parker[6] и коробки из-под обуви, полной программок. Ты же в курсе.

      – Да, но ты знаешь, что Фолкнер сказал о прошлом, верно?

      – Что оно не умерло? Что это даже не прошлое? Конечно. Это прозвучало в его единственной пьесе.

      – Просто я думала об этом в последнее время, – произносит она, выдыхая сквозь сжатые губы и глядя на бетон внизу. – Я даже не знаю почему. И я волнуюсь за тебя, понимаешь?

      Учитывая, что за последние десять лет одна из нас дважды чуть не захлебнулась собственной рвотой и это была не я, ее беспокойство кажется неуместным.

      – Я в порядке. В отличной форме. Стоковая фотография по запросу joie de vivre[7]. – Я указываю на ее пустой стакан. – К слову о жизнерадостности, хочешь еще?

      Когда я возвращаюсь к пожарной лестнице, Жюстин поглощена своим телефоном и не смотрит мне в глаза.

      – Как там «плохой доктор»? – интересуюсь я, свесив ноги в пустоту.

      «Плохой доктор» – терапевт, которого она встретила в нелегальном клубе в Бушвике. Они болтали за самопальным абсентом, и в конце вечера он записал ей свой номер на листке из рецептурного блокнота со словами: «Ты прекрасный экземпляр». Возможно, он использует эту фразу со всеми девушками. Но на Жюстин это произвело впечатление.

      – Хорошо, – отвечает она, убирая телефон в сумку, висящую через плечо. – То есть он не крутой, ему почти сорок лет, и у него чертовски устаревшие понятия о том, следует ли мне спать с другими людьми. Понятия, которые я, разумеется,

6

Юмористическое произведение американской писательницы Дороти Паркер.

7

Французская фраза, часто используемая в английском языке для выражения радостного наслаждения жизнью, ликования духа и общего счастья.