999,9… Проба от дьявола. Юрий Гайдук

особенного, и не мое это дело, но… короче говоря, не дает мне покоя смерть Жукова.

      – Есть какие-то сомнения?

      – Да как вам сказать. Уж слишком скоропостижной была эта смерть. Здоровый сорокалетний мужик, мастер спорта по биатлону – и вдруг инфаркт. И это при том, что он на сердце никогда не жаловался.

      – А что показало вскрытие?

      – Вскрытие… – буркнул Быков, – в том-то и дело, что вскрытия не было. Опустили гроб в могилу, траурные слова на кладбище сказали, в городском ресторане помянули – и все тут.

      – Даже так? – удивился Яровой. – А что жена?

      – У нее двое детишек на руках остались. Видимо, кто-то настоятельно посоветовал не раздувать кадило вокруг смерти мужа, вот она и молчала, будто воды в рот набрала.

      Яровой не мог не спросить:

      – А вы не знаете, Жукову до этого не угрожали?

      – Как же без этого, – хмыкнул Быков, – и угрожали, и обещали с детьми расправиться, а однажды даже в подъезде прищучили, да он отбиться сумел.

      – Что, настолько мешал золотоношам?

      – И не только им.

      Яровой хотел было спросить, кому же еще мог мешать начальник аффинажного цеха, однако Быков опередил его:

      – Простите, Геннадий Михайлович, жена пришла, так что при встрече договорим. – И добавил, словно оправдываясь за свой звонок: – Знаете, это как с той дворнягой, которую к старости выгнали на улицу. Нет-нет, да и заглянет через щелку в заборе на свой бывший дом. Что, мол, там творится без нее, родимой?

      Вздохнул и положил трубку.

      Глава 3

      В течение того времени, пока Мазин рассказывал о том, что ему пришлось пережить за прошедшую ночь, насупившийся Кудлач не задал ни одного вопроса. Подобный языческому идолу, он сидел верхом на стуле и, положив свой квадратный подбородок на синюшные от застарелых татуировок руки, испытующе, словно лагерный кум на «собеседовании», буравил Ивана глубоко запавшими глазами. Мазин догадывался, о чем думает воронцовский смотрящий, и от этого терялся еще больше, торопливо и бессвязно, словно последний двоечник на уроке истории, рассказывая, как он уже и с жизнью распрощался, когда «сраный Хозяин» сунул в его руку стакан водки. Среди золотонош встречались и такие, кто притыривал слиток-другой, надеясь скинуть его в той же Москве или на югах по полной стоимости, и подобные эксперименты, естественно, не поощрялись. Поэтому и верил, и не верил Кудлач тому, что произошло с Мазиным у магазина. И только на том месте рассказа, где Иван упомянул о шраме, который широченной полосой багровел на лице Хозяина, Кудлач вдруг вскинулся, оторвал подбородок от скрещенных рук и пронзительным взглядом ощупал лицо вконец сникшего Мазина. Словно перепроверить хотел, уж не ослышался ли он.

      – Шрам, говоришь?

      Не ожидавший подобной реакции со стороны хозяина дома, к которому он почти приполз, решившись рассказать о случившемся, Мазин утробно икнул и кивнул перевязанной головой:

      – Ага, шрам. Большой такой и широкий.

      – А с какой стороны?

      Не понимая, чем вызван столь пристальный