Гидра. Максим Кабир

отрастет, как хвост ящерицы, но этого не произошло. И городок выдохнул облегченно. Счастливый случай помог ему избавиться от раковой опухоли.

      Вот только не воскресил Мишку.

      Получив аттестат зрелости, отслужив в армии, Глеб уехал постигать журналистское ремесло и детские страхи забрал с собою в Москву, провез по всему Союзу.

      Водка возымела обманчивый эффект. Глеб расслабился. Вновь примерился к усачу:

      – Нет, ну вы слыхали! Америка в Анкаре совсем обезумела. Эти шашни с Ираном…

      Кто-то постучал в стекло. Глеб стух, заметив активно жестикулирующего Мирослава Гавриловича. Натянул фальшивую улыбку – не лезть же под стол.

      – Миро… Гав… – Глеб замахал, приглашая главреда в столовую. Тот жестом отверг предложение. Показал на часы, на здание редакции, шлепнул о стекло пятерней и ушел, недовольно раздувая щеки.

      – По мою душеньку, – пробормотал Глеб. Продавщица чихнула.

      «Ты один меня понимаешь», – мысленно обратился Глеб к повару-солонке. Допил и козырнул присутствующим:

      – Удаляюсь на казнь.

      – Ни пуха. Апчхи.

      Пух, как снег, скапливался у бордюров.

      – Пьяный? – с порога накинулся Мирослав Гаврилович. С портретов смотрели сурово Чехов, Белинский и Достоевский.

      – Что вы, как можно. Во вторник, с утра…

      – Сегодня четверг! – При всей напускной строгости Мирослав Гаврилович, член бюро обкома, был добрейшим человеком и боролся за каждого подопечного, как за родного, в официальных бумагах аттестовал положительно. Подопечные, случалось, вылазили ему на шею.

      – Дни летят, – удивился Глеб. – От печатной машинки отклеишься – и лето пролетело.

      – Кстати, о машинках. Что это ваша выстучала? – Главред ткнул пальцем в листы со статьей Аникеева. – Это стилизация под тридцатые годы или намеренное ерничанье? «Женщина – человек особый»? «Перед смертью пели и благодарили Родину»?

      – А что еще делать перед смертью?

      – Стыдиться, Аникеев! Люди гибли, чтобы метро запустить, а вы даете лапидарную казенщину. Вы, некогда инициативный, квалифицированный, систематически работающий над повышением идейно-политического уровня… ставящий злободневные вопросы производственной жизни…

      – Спасибо, конечно…

      – Ой, не благодарите. С этим, с бригадиром-проходчиком вы после интервью что?

      – Что?

      – Что??

      – Наклюкались.

      – Именно. А он – эпилептик, и его жена на вас, между прочим, жалобу написала.

      – Он рассказывал про нее. Змея, говорит.

      – Хватит ерничать, – устало произнес Мирослав Гаврилович. – Вы ж талантливый парень, Аникеев. Как я, из провинции, донской. Вы в войну что делали?

      – Аэропорт строил… в колхозе работал, в лесу на дровах… летний лагерь военной подготовки прошел.

      – А товарищу… – Главред сверился с блокнотом. – Товарищу Лисенкиной вы рассказывали, как освобождали Будапешт.

      – Я