Вороная. Золотой Мотылек на Серой улице. Нока Соул

был скорее похож на угрожающий шепот? Помнишь, какой холодок вызывал заунывный вой порывов ледяного воздуха? Ты всегда слышала в этом какую-то загробную песнь неведомого, абсолютно точно уродливого существа и чувствовала необъяснимую тревогу, что быстро переходила в панику?..

      Теперь-то ты понимаешь, почему здесь так сильно пахнет кровью? Все слова, какие бы тебе ни говорили – для тебя уютная колыбельная, но помни, что ты продолжаешь спать на острых черных шипах ощетинившейся земли… Как отдаленно-родное, но с тем совершенно незнакомое «вспомни… вспомни все… вспомни все, Равенна…»

      Тихий зов плывет медлительным звучанием над этим твоим пространством, постепенно делаясь все громче и громче, пока черное свечение леса, по которому ты так долго бежала, не идет цветной сломанной рябью…

      Не дай им себя обмануть, Равенна…

      Ты почти наверняка помнишь, как все началось, когда ты оказалась заперта в школьном актовом зале… Ты же так любила втайне приходить сюда и играть для себя на рояле своей учительницы, которая об этом, разумеется, и не догадывалась… Твоя неловкая, но чистая музыка уносила тебя в твой собственный закрытый мир, полный невообразимых чудес и волшебства, которые твои одноклассники сочли бы позорищем, тем самым вынуждая тебя все больше и больше отдаляться от них, замыкаясь в себе все сильнее… А ты просто оставалась озорным фурренком, о котором они все могли лишь мечтать… И твой фурренок так часто просился на волю, чтобы просто восхищаться новому рассвету, просто есть мороженое, просто прыгать через скакалку, просто играть в классики с самим собой, что тебе было неловко находиться со сверстниками. Он щекотался там внутри, ища лазейку, чтобы ты, наконец, улыбнулась и увидела, какие у него красивые и ясные глаза… Ты неловко загоняла его обратно и сидела далеко в стороне, пока другие жили так, как ты бы хотела сама, но вели себя так, как ты ненавидела – истинно уродливо… А ты просто была не такой. Другой, необычной. Тебя смог бы заметить любой, кто лишь украдкой бы глянул на толпу твоих одинаковых скучных одноклассников… Ты была такой чудной для них, но, в то же время, такой милой для всех остальных… Когда б ты не была такой отстраненной и серьезной, ты давно бы была душой всей компании… Но тебе не хотелось быть с ними.

      Вопреки всему твоему сопротивлению, ты уставала порой от одиночества, тебе просто нужен был кто-то, кто помог бы тебе разделить тот непосильный для тебя одной груз. И тот, кто бы до конца понимал тебя… Твои родители такого не могут, не могут и теперь… Не обвиняй их, они правда пытались…

      Ты всегда хотела найти друзей… Но кто бы ни пытался быть с тобой, был для тебя не тем… Ты опасалась и стыдилась своего фурренка, который час от часу терял свои силы, оставаясь в губительном сером заточении…

      Ты все еще помнишь волшебные звуки, которые рождались под твоими лапами, когда ты с нежной осторожностью изучала клавиатуру рояля, сплетая ничто в божественную мелодию… И ты знаешь, что твоей вины не было и в том, что твое чудо ограничивало тебя… Ты знаешь, что не виновата в том, что не могла услышать ничего кроме…

      Вспомни, Равенна… Вспомни, как она неслышно подкралась и выступила из мягкой драпировки занавеса… Как она – та, кого ты все время считала такой безвредной и по-очаровательному беззаботной; та, кто всегда сохранял вид жизнерадостной дурочки для других, – подобралась к тебе со спины… Как ты поздно дернулась, когда черно-белая лапа зажала тебе пасть, не позволяя закричать и позвать на помощь… Помнишь, как исказилась ее мордочка, когда она ударила тебя ножом? Тебе ли забывать это!..

      Тебе не забыть того, как она с остервенением раз за разом вонзала в тебя острое лезвие, на котором немедля оставались темно-алые разводы… Ты не забудешь, ведь это тебе неподвластно… В твоих силах лишь пытаться это не вспоминать…

      Помнишь, как ты приложила к себе лапу, и вся шерсть тут же пропиталась кровью?.. Она просто оставила тебя за кулисами, оттолкнув как можно дальше от света уже тогда, когда ты утратила устойчивость лап, и просто ушла…

      Ты просто не можешь забыть, как стыдно тебе было перед своим игривым фурренком, не привыкшем слышать от тебя иного, кроме как доброго, смеха, когда ты сорвалась на долгий-долгий истеричный смех… Что тебя так позабавило тогда?.. Настолько, что она в панике сбежала с места своего неумелого преступления?.. Тебе было лишь больно; ты знала, что ее триумф напрасен, и рана не смертельна, коли вовремя вмешаться… Ты знала, что она не оставит тебя в покое, когда узнает, что ты не стала трупом сегодня… Ты помнишь, какой отвратительный слух она распустила, пока ты была в больнице?.. Помнишь, что тебе пришлось пережить, когда ты все же вернулась?..

      Зачем ты так долго заходилась в сумасшедшем визгливом хохоте, который эхом отражался от высокого белого потолка с роскошной люстрой?.. Что помутилось в тебе тогда, в самый первый день?.. Что ты навсегда утеряла еще тогда, в самом начале начал?.. Ты отныне и впредь всегда сможешь вернуться к тем дням…

      Чтобы попасть в нашу Судьбу, ты должна не только поведать о себе все, но и решить, как же ты умерла…

      Ты должна умереть хоть раз, чтобы оказаться здесь. И тебе решать, как именно… Ты не должна действовать самовнушением.