Во имя победы. Дмитрий Устинов

мне случалось дневать и ночевать на заводе, чтобы добиться своевременного изготовления опытных образцов, отработки той или иной детали или узла. Чаще, чем на других заводах, мне доводилось бывать на «Большевике». Здесь я знал многих работников, сдружился с ними, довольно детально изучил производство, словом, считал завод едва ли не вторым своим местом работы.

      И потому, когда летом 1937 года мне предложили перейти в конструкторское бюро завода «Большевик», я без особых колебаний согласился.

      Завод

      Заводу в моей судьбе принадлежит особое место. И хотя я имею в виду прежде всего ленинградский «Большевик», с которым у меня связаны одни из самых, пожалуй, полных, насыщенных, счастливых лет жизни, речь все же идет о заводе в широком смысле. Когда я говорю «завод», мне видятся производственные корпуса, а их я повидал множество: и старых, закопченных, приземистых, и деревянных, сколоченных на скорую руку, и новых, из алюминия, стекла и бетона. Мне представляются домны и мартены, блюминги и прессы, конвейерные линии, станки, энергетические установки, лаборатории. Слышу могучее заводское дыхание, в котором сливаются воедино неповторимый гул кипящей стали, звонкие трели завалочных машин и козловых кранов, басовитый рокот станков и пение стружки под резцом. Чувствую неповторимый запах работающего металла, настоянный на маслах и эмульсиях, отдающий дымком и копотью, прожаренный тысячеградусным пламенем конверторов и изложниц. Вижу заводчан – рабочих, инженеров, руководителей производства, служащих – людей, которых я узнаю среди тысяч других.

      Есть захватывающая человека поэзия в облике завода – этого средоточия машин и механизмов, овеществленной технической мысли. Есть, потому что завод представляет собой концентрированное воплощение Созидания, олицетворение Труда. Завод вошел в мою жизнь еще в детстве. Мать произносила это слово уважительно, так, словно речь шла о живом существе.

      – Долгонько что-то отца нашего завод нынче задерживает, – говорила она, поглядывая в окошко, за которым быстро сгущались сумерки.

      И отец, когда разговор касался вещей особо серьезных, значительных, главным критерием истины считал именно отношение завода к таким вещам.

      Запомнился мне разговор в семье по поводу опубликованного весной 1918 года письма В.И. Ленина к питерским рабочим «О голоде». Письмо уже обсуждалось на заводе, но, видно, оно так крепко задело за живое, что Петр с отцом продолжали говорить о нем и дома. Обращаясь к матери и Николаю, Петр то и дело брал в руки «Правду» и, зачитав какое-либо место из письма, говорил: «Здорово сказано!» А я жадно вслушивался в простые, но хватающие за душу слова о том, что кто не работает, тот да не ест, что для победы над голодом необходима железная революционная власть, нужно как можно больше железных отрядов сознательного и бесконечно преданного коммунизму пролетариата. Слова «железная», «железных», которые Петр произносил с особым нажимом, мне врезались в память. Запомнилось