Герой нашего времени. Михаил Лермонтов

что он заплакал: а надо вам сказать, что Азамат был преупрямый мальчишка, и ничем, бывало, у него слёз не выбьешь, даже когда он был помоложе.

      В ответ на его слёзы послышалось что-то вроде смеха.

      – Послушай! – сказал твёрдым голосом Азамат, – видишь, я на всё решаюсь. Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поёт! а вышивает золотом – чудо! Не бывало такой жены и у турецкого падишаха… Хочешь? дождись меня завтра ночью там в ущелье, где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул, – и она твоя. Неужели не стоит Бэла твоего скакуна?

      Долго, долго молчал Казбич; наконец вместо ответа он затянул старинную песню вполголоса[6]:

      Много красавиц в аулах у нас,

      Звёзды сияют во мраке их глаз.

      Сладко любить их, завидная доля;

      Но веселей молодецкая воля.

      Золото купит четыре жены,

      Конь же лихой не имеет цены:

      Он и от вихря в степи не отстанет,

      Он не изменит, он не обманет.

      Напрасно упрашивал его Азамат согласиться, и плакал, и льстил ему, и клялся; наконец Казбич нетерпеливо прервал его:

      – Поди прочь, безумный мальчишка! Где тебе ездить на моём коне? На первых трёх шагах он тебя сбросит, и ты разобьёшь себе затылок об камни.

      – Меня? – крикнул Азамат в бешенстве, и железо детского кинжала зазвенело об кольчугу. Сильная рука оттолкнула его прочь, и он ударился об плетень так, что плетень зашатался. «Будет потеха!» – подумал я, кинулся в конюшню, взнуздал лошадей наших и вывел их на задний двор. Через две минуты уж в сакле был ужасный гвалт. Вот что случилось: Азамат вбежал туда в разорванном бешмете, говоря, что Казбич хотел его зарезать. Все выскочили, схватились за ружья – и пошла потеха! Крик, шум, выстрелы; только Казбич уж был верхом и вертелся среди толпы по улице, как бес, отмахиваясь шашкой.

      – Плохое дело в чужом пиру похмелье, – сказал я Григорью Александровичу, поймав его за руку, – не лучше ли нам поскорей убраться?

      – Да погодите, чем кончится.

      – Да уж, верно, кончится худо; у этих азиатов всё так: натянулись бузы, и пошла резня! – Мы сели верхом и ускакали домой.

      – А что Казбич? – спросил я нетерпеливо у штабс-капитана.

      – Да что этому народу делается! – отвечал он, допивая стакан чая, – ведь ускользнул!

      – И не ранен? – спросил я.

      – А бог его знает! Живущи, разбойники! Видал я-с иных в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а всё махает шашкой. – Штабс-капитан после некоторого молчания продолжал, топнув ногою о землю: – Никогда себе не прощу одного: чёрт меня дёрнул, приехав в крепость, пересказать Григорью Александровичу всё, что я слышал, сидя за забором; он посмеялся, – такой хитрый! – а сам задумал кое-что.

      – А что такое? Расскажите, пожалуйста.

      – Ну уж нечего делать! начал рассказывать, так надо продолжать.

      Дня через четыре приезжает Азамат в крепость. По обыкновению, он зашёл к Григорью Александровичу, который его всегда кормил лакомствами.

6

Я прошу прощения у читателей в том, что переложил в стихи песню Казбича, переданную мне, разумеется, прозой; но привычка – вторая натура. (Примеч. М. Ю. Лермонтова.)