Разлюли малина. Борис Эстэс

щедростью солнца. Обманчива майская погода. Для пробуждаемого мира зелени опасна ранняя жара. Нужен постепенный переход: тепло – прохлада, тепло – прохлада… И май никогда не изменял себе: всегда сглаживал колебания погоды – тепла и холода, постепенно ослаблял контрасты дня и ночи. Поэтому май крайне редко и обходится без холодов. Но все равно с каждым днем становится теплее и теплее.

      – Я не понял… Это чё такое!? Михалыч! Сколько ещё можно ждать? – Виктор Геннадьевич Беспалов – прораб – сердито пнул обломок кирпича. – Вот черт! Ботинок поцарапал…

      – Дорогой? – лузгая семечки и сплёвывая шелуху, с деланным участием поинтересовался неизвестно откуда появившийся Михалыч – невысокий коренастый с залысиной мужчина в ватной куртке-камуфляжке и мятых, давно потерявших цвет и форму, кирзачах – выполняющий роль бригадира.

      – Чего дорогой? – обескураженно вырвалось у прораба.

      – Ботинок, – внеся разъяснение, спокойно произнес тот самый Михалыч.

      – Ты мне, Михалыч, зубы не заговаривай! – рявкнул прораб. – Хибару эту когда снесете? Мне заказчик скоро из-за вас всю плешь проест.

      Бригадир с деланным участливым видом посмотрел на макушку прораба.

      Участок под коттедж недалеко от озера, на берегу которого поднималась свежесрубленная банька в два яруса, был уже почти полностью расчищен: снесли какие-то полуобгоревшие сараи, еще какие-то уже полуразобранные хозблоки, и только вросший в землю одноэтажный, казалось, дом-развалюха из старого добротного красного кирпича не поддавался. Ну, ни в какую! Он нагло щерился на пасмурный весенний день оконными проёмами, а грязно-серая крыша дома местами уже давно зияла чёрными дырами. Немного поодаль от него сиротливо приютился новенький сортир-скворечник.

      – Впрямь чертовщина какая-то, – бригадир развел руками. – Не поддается…

      – Самогонку жрать меньше надо! – взвился Виктор Геннадьевич. – Четыре амбала! Плюс ты, Михалыч! Вот вам, ломать – не строить… Где остальные, кстати?

      – Так это… Геннадьевич, обед же.

      – Чего? Перетрудились?

      – Тут кувалдой так намашешься…

      – Кувалдой? А отбойный молоток на что? На кой хрен я сюда все это пригнал!?

      – Компрессор навернулся, – коротко парировал бригадир, словно отгонял назойливую муху.

      – Компрессор, говоришь, навернулся?

      – Ну да!

      И тут в разговор, совершенно некстати, вмешался совсем молодой работник – Ваня Сопельняк, предпочитающий, по причине вполне понятной, чтобы звали его не иначе как по прозвищу, а прозвище точно соответствовало его внешнему виду – Уголек:

      – А ты сам попробуй!

      – Чего!? – опешил прораб, как он сам посчитал, от такой дерзости молодого.

      – С утра долбим, Геннадьевич, – чтобы разрядить и не накалять далее обстановку в разговор быстро вступил Михалыч, досадно при этом сплюнув. – Честно, хоть бы кирпич выпал! Мистика и всё тут!

      И тут же, обращаясь к молодому, отталкивая того всем корпусом в сторонку, быстро проговорил громким шепотом:

      – А ты тут давай не булькай из-за бубна! Вали подальше и не отсвечивай!

      – Ты, Михалыч, мне тут демагогию не разводи и работу не срывай! Мистика, видишь ли…, – продолжал кипятиться прораб. – Ну-ка, давай кувалду сюда! Смотрите и учитесь!

      Прораб решительно снял куртку и, деловито поплевав на ладони, взялся за кувалду. Через несколько минут, отбив руки, Виктор Геннадьевич произнес, уже ни к кому конкретно не обращаясь:

      – Так… Понятно. Сидеть ждать!

      И куда-то исчез. Никто не понял, на сколь долго.

      Бригадир с молодым работником продолжили обед. Решили пока обойтись без сугревного: прораб сильно не в духе, не попасть бы под раздачу опять. Мужики, которые раньше успели перекусить, как заведено, философствуют на разные приятные темы, сидя немного в сторонке.

      Казалось, вот еще совсем недавно миновали «черемуховые холода»… Это, своего рода, уже фенологическая традиция. Зацветает черемуха – и холодает. На кой ляд ее столько понасажали? За черемухой спешит сирень. Сирень любит жаркие дни. И вновь наступает благодатное время сочных трав, цветущих садов и долгожданной теплыни. Одновременно с сиренью зацветает рябина. «Рябиновое тепло» устанавливается надолго…

      – Слушай, бригадир, – Ваня осторожно толкнул локтем в бок уже почти час дремавшего рядом под выглянувшим солнышком Михалыча. – Ты ничего странного в этой домине не заметил?

      – А? Где? Чего? – встрепенувшись, спросил бригадир.

      – Говорю, ты ничего странного в этой хибаре не заметил?