Ловцы книг. Волна вероятности. Макс Фрай

страшного, – наконец отвечает Дана. – В смысле спасибо. Шикарный подарок! Пахнет – убиться вообще.

      – Вот не надо, пожалуйста, – нестройным хором говорят ей клиенты, то есть завсегдатаи «Крепости»; короче, друзья. – Даже не вздумай, зачем убиваться, скоро весна. К тому же ты обещала сделать гренки с остатками пармезана и еще не доварила глинтвейн.

      – Ай, глинтвейн же! – восклицает Артур и одним суперменским прыжком оказывается возле плиты, хотя только что стоял на пороге. Выключает огонь под кастрюлей и сообщает взволнованной публике: – Нормально, не закипел.

      Все с облегчением выдыхают, только Дана пожимает плечами:

      – Нашли о чем волноваться. Эта кастрюля умнее всех нас вместе взятых. Умеет аккуратно варить.

      Ну, кстати, да. Поначалу у Даны регулярно случались накладки. То кофе сбежит, то глинтвейн закипит и навеки утратит содержавшийся в вине алкоголь, то бутерброды в духовке преступно зажарятся до состояния сухарей. Потому что – ну какой из Даны, к чертям, ресторатор («Лучший в мире!» – возмущенно орут завсегдатаи «Крепости» и настоятельно требуют черным по белому записать их вердикт). Собственно, я и не спорю, просто когда постоянно отвлекаешься на разговоры, сплетни, воспоминания, тосты, шутки и смех, сложно уследить за готовкой. А если на все это не отвлекаться, сразу становится непонятно, зачем тебе вообще нужен бар. Поэтому я погрешу против истины, если скажу, будто Дана со временем стала внимательней. Нет, не стала! Но за ее готовкой теперь присматривают кастрюли. У них просто другого выхода нет. С такой хозяйкой не захочешь, а встанешь на путь стремительной эволюции, будь ты хоть трижды посуда. И начнешь духовно расти.

      – Клубника душистая, но не особенно сладкая, – тем временем говорит Дана, надкусив красивую ягоду. – Короче, в глинтвейн – в самый раз. В кастрюлю бросать не буду, лучше положу каждому в кружку, разомну и залью горячим. Так, сколько нас?

      Артур тут же принимается считать, смешно растопырив пальцы:

      – С нами восемь… или все-таки девять? Может быть, даже десять. Сейчас!

      Дверь «Крепости» открывается, в помещение врывается облако морозного пара – холодный в этом году февраль. А в конце января вообще были ночи, когда температура падала ниже минус двадцати. «Как будто, – сердилась Дана, – в небесную канцелярию пробрались сволочи из правительства и добавили к карантинным мерам морозы, чтобы уж точно все живое в городе извести». «В наших краях, – неизменно смеясь, отвечала ей на это Юрате, – просто принято так. Когда у людей начинается полный треш, зимы становятся гораздо холодней, чем обычно. Но это не жестокость, а милосердие: если станет совсем уж невмоготу, просто выпей бутылку водки на улице, на морозе легко умирать». Редкий случай, когда Юратины шутки Дане не нравились. Впрочем, Юрате и не шутила. Просто ее милосердие вот так проявляется: самую страшную правду она всегда говорит, смеясь.

      «Ладно, пусть шутит, не шутит, как хочет, – думает Дана. – Лишь бы была. И приходила сюда почаще… Так, собственно, вот же она!»

      Еще никого,