Роман Поланский. Творческая биография. Станислав Зельвенский

распутный карлик», как сам он формулирует в мемуарах, слишком легко отделался: он отсидел в тюрьме полтора и два месяца, а не гнил там десятилетиями, его кинематографическая карьера совсем не так блестяще, как могла бы, но продолжилась, он стал изгнанником, но что это за изгнание – в Париже?

      Как бы там ни было, нет ни малейших сомнений в том, что в эпизоде 1977 года – а весьма возможно, и в других подобных случаях – Поланский повел себя глубоко аморально, нарушил писаные и неписаные законы, кодифицирующие сексуальные отношения. Также очевидно, что разрешением таких ситуаций должны заниматься не пресса и широкая публика с оглядкой на эмоции и конъюнктуру, а специальные институты, в случае Поланского – с какой стороны ни посмотри – сделавшие свою работу из рук вон плохо.

      В этой книге мы исходим из того, что осведомленность о преступлениях и проступках, совершенных художником в его частной жизни, не должна ограничивать или затуманивать наш взгляд на его произведения (и уж тем более не может их «отменить») – а напротив, если уж на то пошло, способна этот взгляд обострить и настроить должным образом.

      1

      Персонаж в поисках автора

      «Пианист»

      «Основано на реальных событиях»

      «Что?»

      «Пианист». 2002

      «Сколько себя помню, грань между выдумкой и реальностью была безнадежно размыта», – это самая растиражированная, вероятно, цитата из Поланского, фраза, которой открываются его мемуары. Автобиография, элегантно, пусть и очевидно, названная «Роман», вышла в 1984 году, вскоре после того, как режиссеру исполнилось пятьдесят, – итоги, как теперь понятно, получились в лучшем случае промежуточными (продолжения не последовало, а поскольку Поланский чем дальше, тем больше избегал прессы, о второй половине его жизни сведений в разы меньше, чем о первой). Это хорошо написанный, в меру увлекательный текст: большой объем информации, но минимум лирики, обескураживающая порой откровенность при очевидном нежелании раскрываться всерьез. Подлинная личность автора иногда просвечивает между строк, но скорее вопреки его желанию, чем намеренно. Таким же образом – это, впрочем, популярная у режиссеров манера – он может сколько угодно распространяться о переговорах с продюсерами или обстоятельствах съемок, но совершенно не готов говорить о своих фильмах по существу.

      В книге очень заметно, что если есть оптика, которая неизменно приводит Поланского в граничащее с бешенством раздражение, то это желание разглядеть в его фильмах его биографию, его личные переживания и детали его жизни. И разумеется, именно этот подход – давным-давно самый популярный метод анализировать и психоанализировать кино Поланского, особенно некоторые работы («Макбет», «Жилец», «Тэсс», «Горькая луна», вплоть до «Офицера и шпиона»).

      Отчасти такое восприятие – обычное неумение отличить автора от лирического героя, отчасти – результат нашего беспрецедентно