Автобиография йога. Парамаханса Йогананда

Махасайя, навечно увлеченный своей благодатной неземной любовью

      На следующее утро мы преодолели четыре мили на лодке по Гангу. Мы вошли в девятиглавый храм Кали, где фигуры Божественной Матери и Шивы покоились на полированном серебряном лотосе с великим множеством тщательно вырезанных лепестков. Мастер Махасайя зачарованно просиял. Он испытывал неисчерпаемую любовь к Возлюбленной. Когда он нараспев произнес Ее имя, мое восхищенное сердце словно разлетелось на тысячу осколков.

      

Временно покинув тело, я воспарил в божественные небеса.

      Позже мы прогуливались по священным местам и остановились в тамарисковой роще. Манна, обычно источаемая этим деревом, служила символом небесной пищи, дарованной Мастеру Махасайя. Здесь он продолжил возносить молитвы. Я сидел неподвижно на траве среди розовых цветов тамариска с остроконечными лепестками. Временно покинув тело, я воспарил в божественные небеса.

      Так прошло первое из многих моих паломничеств в Дакшинешвар со святым учителем. С его помощью я познал доброту Бога в аспекте Матери или Божественного Милосердия. Похожий на ребенка святой находил мало привлекательного в аспекте Отца или Божественной Справедливости. Строгое, требовательное, расчетливое суждение было чуждо его мягкой натуре.

      – Он может послужить земным прототипом для самих небесных ангелов! – с нежностью подумал я, наблюдая однажды за ним во время молитвы. Без тени осуждения или критики Мастер смотрел на мир глазами, давно знакомыми с Первозданной Чистотой. Его тело, разум, речь и действия без усилий гармонировали с простотой его души.

      – Мой Учитель говорил мне так, – избегая личных утверждений, святой заканчивал любой мудрый совет этой неизменной данью уважения наставнику. Мастер Махасайя настолько глубоко отождествлял себя со Шри Рамакришной, что не считал какие-либо мысли своими собственными.

      Однажды вечером рука об руку мы со святым прогуливались по кварталу вокруг его школы. Моя радость была омрачена встречей с самовлюбленным знакомым, который обременил нас долгой беседой.

      – Я вижу, этот человек тебе не нравится, – шепот святого, обращенный ко мне, не был услышан эгоистом, завороженным собственным монологом. – Я говорил об этом с Божественной Матерью, Она понимает наше печальное положение. Она пообещала, что напомнит ему о более неотложных делах, как только мы доберемся вон до того красного дома.

      Мой взгляд был прикован к спасительному месту. Дойдя до красных ворот, тот человек вдруг повернулся и ушел, не закончив фразы и не попрощавшись. Наш измученный слух успокоила тишина.

      В другой день я в одиночестве прогуливался возле железнодорожной станции Хора. Я постоял мгновение у храма, мысленно осуждая небольшую группу мужчин с барабанами и тарелками, бешено орущих песнопение.

      – Как же неблагочестиво они поступают, машинально повторяя божественное имя Господа! – размышлял я. Мой взгляд был поражен быстрым приближением Мастера Махасайя. – Господин, как вы здесь оказались?

      Святой,