Театр тающих теней. Словами гения. Елена Афанасьева

ее душили. Сжали горло и давили, пока не перестала дышать. Иначе откуда этот парализующий ужас, это вечное стремление оттянуть любой воротник, любой модный свитер под горло, любую клеенчатую накидку, которую парикмахерша затягивает, чтобы состриженные волоски не попадали на одежду. Или ту, которую костюмерша накидывает, чтобы румяна и пудра во время грима не испачкали эфирный костюм. Оттянуть, убрать и дышать, дышать.

      Босиком в тонких капроновых чулках до гримерки добежала, но застежки на спине самой не расстегнуть, придется еще ворчание костюмерши терпеть, пока та расстегнет платье и расшнурует корсет.

      Еще немного, еще несколько крючков на платье.

      – Что это на тебя сегодня нашло? Как дьявол, прости Господи, вселился! – Костюмерша только отложила в пепельницу свой длинный окурок, и от ее пальцев нестерпимо пахнет крепким табаком.

      Сейчас, сейчас, платье уже сползло с плеч, сейчас ее вызволят из корсета.

      – Нет бы пойти в такое общество в приличном платье!

      Слухи о приглашении на главный прием разнеслись по студии, костюмерша, поди, уже представляет себя на ее месте.

      – Корсет затянут, вид представительный! Как телезвезде подобает! Так нет же!

      – Расстегивай! Молча!

      Что с ней сегодня? Никогда не позволяла себе так разговаривать, ни с кем. А сейчас вырвалось.

      Еще несколько петель, несколько последних шнуровок. Корсет падает. В зеркале отражается она. В чулках и белье. С маминым кольцом на руке.

      Почему не возмутилась днем. Почему позволила себя так затянуть?!

      «Нация будет смотреть».

      Не умерла бы нация, если бы ее талия была сантиметра на три шире. Выйти бы к этой нации в чем утром была – в брюках, в свитере, и сказать: «Нация! Это я, твоя Эва! Ты же любишь меня! Пишешь мне письма! Подбегаешь на улицах за автографом. И что же теперь, Нация? Я нужна тебе только в парчовой смирительной рубашке с декольте и душащей бархоткой на шее? Кукла из магазина детских игрушек на Авенида да Либердаде. Статуя святой Мадонны из крашеного дерева в соседнем храме. А другая я, обычная Эва, в новогоднюю ночь тебе, Нация, не нужна? Тебе нужно это платье, эта талия, эта бархотка, кого бы в них ни нарядили – Эву, Ану или Марию?»

      Почему же невозможно дышать? Будто великан с гирями поставил одну гирю ей на грудь. Уже распустили шнуровку на корсете – только впившиеся в кожу следы остались, а сделать нормальный вдох не получается. И тревога, такая неясная тревога внутри.

      Приглашение на правительственный прием весьма кстати. Конечно, ночной прием будет стоить ей скандала дома, но это будет завтра, а сейчас…

      Ехать встречать Новый год в обычной компании старых друзей-коллег никакого желания нет, Луиш туда обязательно заявится, а Новый год, говорят же, как встретишь, так и проведешь. Домой не хочется. К матери тоже. Мать Новый год никогда не встречает – что за праздник?! Рождество наступило, это главный день года, зачем еще что-то праздновать, уверена мать.

      В перерыве на розыгрыш лотереи Эва звонила