К далекому синему морю. Дмитрий Манасыпов

дряблая, желтая и размазанная в грязи, даже не трепетала. Поникла, готовясь заснуть до весны. Деревья водили ветвями, настороженно посвистывая самыми тонкими сучьями как розгами. Оставшиеся листья лениво кружились, падая вниз.

      Осень, мать ее. Пора очарования и бла-бла-бла. Остатки сентябрьской паутины давно унесло ветром. Вместе с теплом и уютом. Лужица чуть поодаль остро и льдисто блестела черным застывшим зеркалом. Рябина, переливающаяся хрустальной алой россыпью ягод, шуршала и колыхалась. От ее волнения по спине бежали вполне себе зимние мурашки.

      Пикассо снова засунул зубочистку в рот и повернулся к Морхольду:

      – Ты сейчас куда?

      – До Колымы.

      – Осторожнее, смотри. Там «серые» вовсю охотятся.

      – Уж в курсе, – буркнул Морхольд, – пару дней назад гнали меня.

      Пикассо кивнул. Мэри Энн посмотрела на Морхольда:

      – Дай-ка мне свою руку.

      – Погадаешь?

      Зеленоватые глаза выстрелили злостью. Морхольд замолчал.

      – Посмотрю судьбу.

      Судьбу так судьбу.

      Тонкие пальцы сильно взялись за запястья. Пробежали щекотливыми муравьями по открытой ладони, замерли. Скопа, откинувшись на большой рюкзак, дремала. Пикассо смотрел в небо и меланхолично грыз зубочистку. Большого было ни слышно, ни видно.

      – Ты проживешь долгую жизнь. И прошла у тебя ее малая часть. Делал много зла, а можешь сделать не меньше. Ты сможешь найти потерянное, если поверишь в собственные силы. Но, причиняя боль и зло, ты накопил много долгов. И идти тебе теперь вперед только крадучись. Никакой стали, никакого пороха. Как в сказке: возьми три пары железных башмаков, три железных посоха и три железных хлеба. И когда сотрешь и съешь весь металлолом, то только тогда найдешь искомое.

      – Волшебная просто судьба получается… – Морхольд хмыкнул. – И как это мне столько пропереть без стали с порохом?

      – Попробуй заменить их на дерево, камень и кость, как еще? – Пикассо усмехнулся. – Мэри, что-то ты как-то очень закрутила все. Попроще не хотелось?

      – Много ты понимаешь в судьбе и ее чтении, – женщина сморщила нос, – хотя…

      – Пора идти. – Пикассо встал. – Хорошей тебе дороги, сталкер. И спи более чутко.

* * *

      Морхольд открыл глаза. Покосился на прогоревший, но еще теплый костер, сереющий золой. На два тела в сухих бустылях у поваленного забора. На огромный отпечаток ботинка в сырой земле. Было ли, не было…

      Спина застонала, отзываясь на подъем. Он оперся на острогу, встал, чуть поморщившись. Итак, до сумерек надо дойти в точку «А». Точка «А» лежала километрах в пяти по прямой и в семи-восьми кривыми зигзагами, что наверняка выпадут по пути. Следовало торопиться.

      Первые шаги дались с трудом. Нога не хотела сгибаться в колене, мешок висел пудовым грузом. Земля жирно чавкала, стараясь крепче вцепиться в подошвы. Ветер снова настырно лез под плащ, небо хмурилось и плевалось то крупными каплями, то моросью, то крохотными градинками.

      Потихоньку стало легче. Мышцы разогревались. Покалывали приятными горячими иголками