Сволочи. Анатолий Алексин

Или родственников…

      – Что тебе известно про поцелуи? – насмешливо осведомилась сестра.

      – Почему? Я читал… И видел по телевизору.

      Сестра взглянула на меня с высокомерным пренебрежением десятиклассницы к шестикласснику:

      – В лоб и куда угодно можно поцеловать так же пламенно, как целуют в губы. Уж поверь мне!

      В этом случае я ей поверил.

      – Та женщина с игривыми, легкомысленными кудряшками… металась у отца на груди!

      Я подумал, что метаться ей было удобно, потому что грудь у отца широкая и на ней много места. Это меня огорчило.

      – Потом она вырвалась…

      – Откуда вырвалась?

      – Из его объятий.

      – Он ее обнимал?!

      Сестра взглянула на меня с жалостью:

      – Чтобы страстно поцеловать, надо сперва обнять.

      – Он ее, значит… страстно? И пламенно?

      – А она его еще гораздо страстнее. Если б ты знал, что такое последний… прощальный поцелуй!

      – Ты уверена, что он был прощальным?

      – В чем можно быть уверенной, когда речь идет об интиме? – с болью настрадавшейся женщины ответила Клара.

      – А что было дальше?

      – Она побежала от него по бульвару. А отец смотрел вслед, как будто от него убегало счастье.

      Настроение у сестры почему-то все улучшалось, а у меня, напротив, все ухудшалось.

      – Значит, ты говоришь… она, та женщина, была совсем молодой?

      – В сравнении с мамой – просто девчонка!

      У меня подкосились ноги – и я тихо присел на корточки:

      – Когда она удирала, отец ее догонял?

      – Повторяю: он как вкопанный смотрел ей вслед. Да она, в общем, и не удирала, а «делала вид». Ее вполне можно было остановить.

      – Но он же не стал останавливать! – Я поднялся на ноги. – А ты-то где была в это время?

      – Пряталась за телеграфным столбом. Там он и оказался у меня в руках!

      – Столб?

      – Не столб, а наш с тобой папа… – Клара победоносно прошлась по комнате. – Отец без конца мною повелевает. Но отныне повелевать ими буду я!

      – Кем это ими?

      – Нашими с тобою родителями.

      – Что, и мамой?

      – И она у меня в руках!

      Я посмотрел на Кларины руки – и они показались мне опасными, как западня.

      – Мама?!

      Я снова присел на корточки.

      – Не удивляйся, пожалуйста… Безвинных не существует. А все тайное, Боренька, становится явным. Особенно же в интимной сфере.

      Клара, сколько я ее помнил, а может, и еще раньше, с детского сада, высказывалась так, будто прожила долгую и сложную жизнь.

      – Про маму не ври!

      – Я вру? Ха-ха-ха… Вы ездили в Евпаторию? Лечить твои бедные легкие?

      – Ну и что?

      – А не ты ли рассказывал мне потом про Александра Савельевича? С которым наша мама частенько прогуливалась по парку? Особенно вечерами… Тут бульвар, а там – парк. Очень похоже!

      – Он советовался с мамой как с детским врачом: у его дочери тоже было тяжело с легкими.

      – Умора: тяжело с легкими! – Сестру не покидало веселье. – Да нет у него никакой дочери.

      – Что значит «нет»?

      – Очень просто: не родилась она. Не явилась на свет.

      – Снова врешь?

      – Как ты разговариваешь со старшей сестрой?

      – Про маму не сочиняй.

      Я смягчил свое требование.

      – Ах, если б это было сочинением, вымыслом! Но, к несчастью, Боренька, это факт. Или, верней сказать, к счастью.

      – Докажи!

      – С удовольствием… – Удовольствие тоже с Кларой не расставалось. – Ты знаешь, что у нас с мамой абсолютно одинаковые голоса. Не различить! Я сняла трубку, сказала «Алло!» – и слышу в ответ: «Здравствуй! Это я, Саша!» Не Александр Савельевич, а Саша… Хорошо еще, что не Шурик! Я остолбенела немного, но отвечаю: «Здравствуйте! Как ваша дочка?» Он весь переполошился: «Какая дочка? И почему вдруг на вы?» Я взяла и повесила трубку. Он опять звонит. Я не подхожу… Он выждал минуты три – и еще трезвонит, еще. Так что были истории в Евпатории! Или случилась одна, но серьезная драма.

      Слово «драма» Клара произнесла так, как произносят слово «комедия».

      – Чего же ты так веселишься? Если это драма… то в нашей семье!

      – А в какой семье не бывает драм? Ты знаешь такую семью? Впрочем, что ты вообще про все это знаешь?

      У Александра Савельевича, я сразу вспомнил, было такое праздничное лицо, что праздник тот охватывал и меня. Даже на расстоянии… потому что я наблюдал из окна. Но, может, праздник был с ним не всегда? А тогда лишь, когда появлялась мама?