Архиерей. Антон Чехов

то, на что раньше не обращал внимания, а именно жалобный стон телеграфных проволок.

      «Черт знает что! – стыдил я себя. – Это малодушие, глупо!..»

      Но малодушие сильнее здравого смысла. Я укоротил свои шаги только, когда добежал до зеленого огонька, где увидел темную железнодорожную будку и возле нее на насыпи человеческую фигуру, вероятно, сторожа.

      – Ты видел? – спросил я, задыхаясь.

      – Кого? Чаво ты?

      – Тут вагон пробежал!..

      – Видал… – проговорил мужик нехотя. – От товарного поезда оторвался. На сто двадцать первой версте уклон… на гору поезд тащит. Цепи в заднем вагоне не выдержали, ну он оторвался и назад… Поди теперь, догоняй!..

      Странное явление было объяснено и фантастичность его исчезла. Страх пропал, и я мог продолжать путь дальше.

      Третий хороший страх мне пришлось испытать, когда я однажды ранней весною возвращался с тяги. Были вечерние сумерки. Лесная дорога была покрыта лужами от только что бывшего дождя, и почва всхлипывала под ногами. Багровая заря сквозила через весь лес, крася белые стволы берез и молодую листву. Я был утомлен и едва двигался.

      Верстах в 5–6 от дома, проходя лесной дорогой, я неожиданно встретился с большой черной собакой из породы водолазов. Пробегая мимо, пес пристально посмотрел на меня, прямо мне в лицо, и побежал дальше.

      «Хорошая собака… – подумал я, – чья она?»

      Я оглянулся. Пес стоял в десяти шагах и не отрывал глаз от меня. Минуту мы, молча, рассматривали друг друга, затем пес, вероятно польщенный моим вниманием, медленно подошел ко мне и замахал хвостом…

      Я пошел дальше. Пес за мной.

      «Чья эта собака? – спрашивал я себя. – Откуда?»

      За 30–40 верст я знал всех помещиков и знал их собак. Ни у одного из них не было такого водолаза. Откуда же он мог взяться здесь, в глухом лесу, на дороге, по которой никто никогда не ездил и только возили дрова? Отстать от какого-нибудь проезжего он едва ли мог, потому что по этой дороге проезжать барам было некуда.

      Я сел на пень отдохнуть и начал рассматривать своего спутника. Он тоже сел, поднял голову и устремил на меня пристальный взор… Он глядел и не моргал. Не знаю, под влиянием ли тишины, лесных теней и звуков, или, быть может, вследствие утомления, от пристального взгляда обыкновенных собачьих глаз мне стало вдруг жутко. Я вспомнил про Фауста и его бульдога[16] и про то, что нервные люди иногда вследствие утомления бывают подвержены галлюцинациям. Достаточно было этого, чтобы я быстро поднялся и быстро пошел дальше. Водолаз за мной…

      – Пошел прочь! – крикнул я.

      Псу, вероятно, понравился мой голос, потому что он весело подпрыгнул и побежал впереди меня.

      – Пошел прочь! – крикнул я еще раз.

      Пес оглянулся, пристально поглядел на меня и весело замахал хвостом. Очевидно, его забавлял мой грозный тон. Мне бы следовало приласкать

16

Во время прогулки Фауста с Вагнером Мефистофель явился в вечерних сумерках в виде черного пуделя-оборотня (Гете. Фауст, ч. I, сцена «За городскими воротами»).