Емельян Пугачев, т.1. Вячеслав Шишков

солдаты возили с собой, как нечто самое святое, родную землю.

      Все с любовью посматривали в беззубый рот старого сказителя, на его обвисшие щеки и напряженные морщины на вспотевшем лбу.

      Молодой офицерик Михельсон, коротавший время у костра, увидав подходившего Бибикова, вдруг вскочил и скомандовал:

      – Смирно!

      Все поднялись и – навытяжку.

      – Вольно, ребята, – мягким тенористым голосом сказал полковник, щуря от света внимательно глядевшие карие глаза. – Ну как? Воюем завтра, братцы?

      – Воюем, вашскородие, – в один голос ответили солдаты.

      – Смотрите, жарко будет... Сам Фридрих здесь, – сказал, улыбаясь, Бибиков.

      – Нам это нипочем, вашскородие, – заговорили солдаты. – Фридрих ли, алибо кто другой.

      Все стояли, сидел один лохматый Шарик и, поглядывая в продолговатое, с высоким лбом, добродушное лицо Бибикова, мел хвостом землю.

      – Помните, братцы, – продолжал Бибиков, попыхивая трубкой. – В бою поглядывай друг за другом, береги товарища. В случае опасности не прозевай выручить. Не бойся! Начальство слушай, да и сам мозгами шевели.

      – Да уж охулки на руку не положим... Поди, не впервой!

      Темно-бронзовые от загара лица солдат были бодры, голоса звучали уверенно. Бибиков с радостью подумал: «Ну и молодцы, Русь сермяжная. С такими весь свет штурмовать можно».

      – Ну, спокойной ночи, братцы! Поди, и спать пора, – проговорил Бибиков. И, обратясь к Михельсону: – А ну, господин поручик, пройдемся.

      Быстроглазый круглолицый Михельсон шагал рядом со своим полковником.

      – Ну, дружок Иван Иваныч, как живешь? Что из деревни пишут? Ну, как голова? Болит?

      – Нет, господин полковник, – по-юношески звонким голосом ответил Михельсон и потрогал глубокий шрам на голове от штыковой раны, полученной им под Цорндорфом. – Боли особой не чувствую, а в ушах шумит. И бессонница порой...

      – То-то же... Поберегать себя надо, дружок. Который тебе год?

      – Девятнадцать скоро.

      – Юн, юн. Поберегай, мол, себя-то, на рожон не лезь. Храбрость без ума недорого стоит.

      – Сладить с собой не могу, господин полковник. Война для меня – как вода для рыбы. Я для войны рожден. И как бой – все позабываю. В чувство прихожу лишь после боя. Я смерти не боюсь, господин полковник.

      Взобравшись на бугор, они шагали взад-вперед возле палатки Бибикова.

      – Господин полковник, – заговорил Михельсон, – а верно ли, что у Фридриха наемные войска?

      – А ты не знал? – поднял брови Бибиков и взял молодого человека под руку. – Это нам еще в Петербурге было ведомо. У Фридриха рекрутского набора нет. Он большую часть своего войска вербует через помещиков из их же крепостных, либо из городских голодранцев. А четверть его солдат вербуется из всякого заграничного сброда: тут тебе и швейцарцы, и голландцы, англичане, испанцы, французы да всякого жита по лопате.

      – Удивляюсь, – пожал плечами Михельсон. – Чего же ради они столь