Заступа: Все оттенки падали. Иван Белов

две сидят!

      Зубы черные, гнилые,

      Лошадиный хер едят!

      У-у-уха!

      По толпе прошелестел одобрительный смешок. Рух задумчиво потрогал левый клык кончиком языка. Интересно, сам сочиняет, сука? Одаренный паскуда, самородок нелюдовский. Надо будет надоумить его в Москву податься, про царя Ивана частушечки петь. Там по заслуге и наградят. Царские палачи страсть выдумщики какие по части наград.

      – Ой, Прошка, бедовая голова! – понеслось из толпы.

      – Жарь давай!

      – Потеха, браты!

      Проха радостно загыгыкал, пустив от удовольствия зеленую соплищу по жиденькой бороде. Картинно отставил ногу, вдарил в бубен и завопил:

      Хороша наша деревня,

      И святой у нас народ!

      Кто ворует, кто блудует,

      Кто покойничков етет!

      Новая частушка прежнего успеха не возымела. Мужики недобро насупились, бабки зацыкали. Толпа отстала, позади затеялась сумбурная толкотня. Послышались вязкие, словно в тесто, удары. Благодарные односельчане мяли комедианту бока.

      Улица вильнула в сторону, с дороги врассыпную разбежались пестрые куры. Из-за ближайшего забора неслись сдавленные ругательства, стук и бряканье. Прерывистый мужской голос прокричал, надсадно дыша:

      – Ужо, охальницы, я до вас доберусь! Старуха, тащи топор!

      Лукерья торопливо шмыгнула в неприметную калитку, Бучила за ней. Уф, отвязался от почитателей, холера их забери. Во дворе давился лаем косматый страшенного вида кобель. Учуяв вурдалака, коротко взвыл и, поджав хвост, улизнул в конуру. На крыльце бушевал тощий невысокого роста дедок в портках и исподней рубахе. Сухонький кулачок сотрясал дверь потемневшей от времени, крытой соломой избы. Рядом хромым воробушком скакала старушка в сбившемся на затылок платке, приговаривая:

      – Успокойсь, милостивец, успокойсь!

      – Топор неси, дура! – заорал дед и примолк, заметив гостей. – Лукерья?

      – Я батюшка, я… – Лукерья всплеснула руками. – Вы чего это тут?

      – Малушка с Ульянкой, шкурины драные, из дому нас со старухой обманиной выманили да затворилися изнутри! – Дед замахнулся на бабку. – Все ты, мохнатая сатана!

      – Пощади, милостивец! – Бабка резво отпрыгнула, прикрывая голову.

      Лукерья охнула, побелела и чуть не упала, схватившись за перила крыльца.

      – Топор неси, гадина, всех покрошу! – Старик уставился на Бучилу и упер руки в бока. – Ты кто таков?

      – Здравствуйте, – застенчиво поприветствовал Рух. – А я, знаете ли, Заступа местный, вот, решил заглянуть.

      – Заступа-а? – Дед смущенно кашлянул в жилистый кулачок.

      – Привела, батюшка, Заступу, как есть привела. – Лукерья справилась с приступом внезапной слабости, коршуном взлетела на крыльцо и рухнула в ноги отцу. – Одна надежа у меня на него. Не губи, батюшка. Митюнюшка где?

      Старик недобро глянул на Руха и сказал, ровно плюнул:

      – Только ты смылась незнамо куда, ну терь-то понятно куда. – Злые глаза из-под лохматых бровей снова