Заступа: Все оттенки падали. Иван Белов

воротник затрещал, он обмяк, подкашиваясь на тряпичных ногах. В глазах появилась осмысленность.

      – Сбежишь – как котеночка удавлю, – пообещал Бучила и разжал хватку. Федя едва не упал, залепетал неразборчиво и спрятался у упыря за спиной.

      До ободранного мужика остался десяток саженей, Бучила почувствовал тошнотворный запах тухлятины, мокрой псины и стоялой воды.

      – Помалкивай, – погрозил Рух напарнику. – Выкинешь чего – тут тебе и конец. Усек?

      – Усек. – Федя утробно сглотнул. – Там… там… о-е-ей…

      – Он не опасный, наверное. – Рух, не сводя глаз с ковыляющего страшилища, вытянул руку. – Эй, мужик, а ну осади, боимси тебя!

      Мужик послушно замер, весь перекосившись на правую сторону. Остатки одежи висели лохмотьями, вместо лица – маска из сукровицы и грязи. Борода и шевелюра свалялись в колтуны, набитые листьями, веточками и сосновой хвоей. Незнакомец закрутил головой на манер прислушивающейся собаки. Корка на щеке лопнула, сочась отвратительной зеленцой. Почерневшие губы с трудом разлепились, и мужик неуверенно прохрипел:

      – П-п-п… – Он задумался, силясь вспомнить нужное слово. – П-помогите…

      – Только не подходи, помощь близка. – Рух сделал успокоительный жест. – Звать тебя как?

      – Э-э, ммм… – Страховидло задумалось. – Э-э, п-п… П-памяти нет, отшибло…

      – Пить надо меньше, – посоветовал Рух. – Давай вспоминай. Имя, коим при крещении нарекли. Ну или при обрезании, хер тебя разбери.

      – П-п…

      – Да понял, что пы.

      На лице мужика проявилась улыбка, похожая на пнутую в бочину сгнившую тыкву. Он шумно замотал головой.

      – П-пантелей я. П-помогите…

      – Ну вот, а то заладил: не знаю, не помню. А сам ишь башковитый какой. Ты откуда?

      – П-п-пу…

      – Не помнишь?

      Пантелей обрадованно закивал.

      – Здесь чего забыл? Гуляешь?

      – П-п-пр…

      – Ясненько. – Рух подошел ближе. От запаха слезились глаза. Федя держался молодцом и о побеге больше не помышлял. А может, сознание с открытыми глазами потерял. Страх – дело единоличное: кто портки дерьмом ляпает, кто обмирает, кто дурнем орет. Федя вон, похоже, все стадии испытал. – Ты, Пантелеюшка, замри, я гляну, чего у тебя на уме.

      – У-ур. – Пантелей послушно подставил башку.

      Бучила осторожно вытянул руку, готовый отпрыгнуть и сигануть в кусты при малейшей опасности. Досталось Пантелею здорово: тело исполосовано, в прорехи остатков одежды виднелись кровоподтеки и засохшие струпья, на лице ссадины и порезы, кожа на темени сорвана, чуть ниже набухла шишка размером с кулак. Когда так отделают, не только памяти лишишься… Ладонь коснулась лба, Пантелей задрожал осиным листом.

      – Тихо, тихо. – Рух закрыл глаза. Вот она, одна из немногих приятных сторон упыриной жизни – при удаче можно воспоминания прочесть. Умение бесполезное, но иногда пригождается. Пальцы покалывали мелкие иглы, по предплечью побежал холодок,