Тайный детонатор. Владимир Каржавин

самый, – заверил Кузьменко. – Московские товарищи провели тогда с ним разъяснительную работу, но отправили назад, к нам, велев присматривать.

      – Он по-прежнему считает, что в СССР притесняют немцев?

      – Так точно. Особенно после того, как умерла его жена.

      – А что с ней?

      – Врачебная ошибка. Умерла на операционном столе.

      На минуту установилась тишина.

      – Думаете, он мог устроить взрыв? – прервал тишину голос Балашова.

      – Взрыв? Не знаю. А вот изготовить взрывное устройство для него, инженера-химика, пара пустяков.

      – Где он сейчас работает?

      – По-прежнему на электролизном заводе, в заводской лаборатории. Сейчас в отпуске.

      – Где?

      – Соседи уже неделю его не видели. После смерти жены он живет один.

      – Срочно установить местонахождение! Мы же должны за ним наблюдать. Если что – нам крепко не поздоровится.

      Снова замолчали. Потом Балашов, взявший ведение совещания в свои руки, сказал:

      – Продолжайте… А по части душевнобольных как дела?

      Кузьменко, среднего роста, плечистый, со стрижкой «под ежик», не удержался и усмехнулся:

      – Здесь тоже есть кое-что, вернее, кое-кто – знакомый всем Борисенков. Надо представлять?

      – Его что, выпустили? – услышав фамилию, воскликнул Банных.

      – Выпустили, полгода назад.

      – Но он же шизофреник!

      – Это не ко мне вопрос.

      – И что Борисенков? По-прежнему льет слезы по убиенному императору?

      – Его, как и Лихтнера, найти не удалось. Говорят, куда-то уехал. Насовсем. Куда-то в Подмосковье.

      Многие из присутствующих знали, что, если Лихтнер выступал за права якобы притесняемых немцев, то Борисенков вдруг объявил себя не кем-нибудь, а самим цесаревичем Алексеем Романовым, который чудом спасся от расстрела в 1918 году в доме Ипатьева. Кто-то ему сочувствовал, кто-то покручивал пальцем у виска, пока Борисенков не попытался послать письмо в Канаду якобы своей тетке – великой княгине Ольге Александровне. В КГБ провели с ним беседу, пояснив, что великая княгиня уже несколько лет как отдала богу душу. Но Борисенков не унимался. А когда в ночь с 16 на 17 июля, в дату гибели царской семьи, он у ворот церкви запел «Боже, царя храни», в КГБ поняли, что всему есть предел. Быстро собранная из видных психиатров комиссия постановила, что место новоявленного самозванца в психиатрической лечебнице рядом с Юлием Цезарем и Наполеоном Бонапартом. Но взрывать Борисенков никого не собирался.

      – Значит, только два подозреваемых, – невесело заметил Балашов и добавил: – Причем косвенно подозреваемых. Никто пока не знает, где они были в момент взрыва.

      – Мы продолжаем работу в этом направлении, – сказал Кузьменко.

      – Продолжайте, только имейте в виду, что взять на заметку всяких там психов или душевнобольных еще полдела. Надо установить, был ли кто из них в трамвае.

      В голосе начальника штаба, продолжившего мысль своего