Точка отсчета. Аким Сарр

дано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Глава 1.

      Димка любил свой город. Да, вот именно так. Любил центральную площадь с извечным памятником Ленину, любил уютную тропинку вдоль заросшего и грязного пруда, любил заброшенный сад текстильной фабрики, плохоосвещённые улочки, темные переулки, яблони, вишни, дворовых котов и собак, полуразвалившийся дом культуры с хрипящими каждые выходные на дискотеке колонками, скамейки в парке, исписанные всяким непотребством, рынок по субботам… В общем все вместе и по отдельности любил Димка в своем городе, с того момента как мог себя вспомнить.

      Но сейчас это был не он – не его город… Улицы были пусты, нет, даже пустынны – ни людей, ни животных, ни птиц, только ветер, гоняющий вдоль и поперек мусор словно перекати поле, да завывающий в разбитых стеклах как будто вмиг состарившихся и осунувшихся домов. Облезлые стены в потеках грязи как будто пропитанные пылью одним своим видом вызывали першение в горле и щекотание в носу. Покосившиеся дорожные знаки то ли печально склоняли головы, то ли приветствовали одинокого путника, недоуменно озиравшегося на до боли знакомые и, в то же время, пугающе чужие окрестности. Впрочем, помимо визуальной составляющей было и еще что-то, невидимое, но стойко ощутимое вселяемой в Димкину душу тревогой. Ну или казалось ему это… Что тоже было бы неудивительно, потому что, если не считать ветра, то в городе стояла такая тишина, что в книжках обычно называют мертвой, именно такая, которая давит и кажется, что сама начинает порождать какие-то неведомые звуки, даже не слышимые, а скорее улавливаемые. Наверное, что-то подобное улавливают животные, чуя приближающуюся беду.

      Димка тоже чуял. Он вообще уже ощущал себя не совсем Димкой, а кем-то иным, просто так вышло, что он очень хорошо знал того Димку и, почему-то обладал его мыслями и воспоминаниями.

      – Фу ты, черт… – еле слышно чертыхнулся Димка – Лезет вечно в башку всякая ерунда…

      Он даже головой тряхнул. Ерунда немного отступила, но совсем, конечно же, никуда не делась. Как, впрочем, и всегда.

      Димка двинулся вдоль по улице, по его родной улице Есенина, на которой он прожил все свои 20 счастливых лет. Впрочем, родной она сейчас была только по названию и, видимо, по географическому положению, на уровне чувств же это совершенно не ощущалось. Димка вздохнул… При мысли обо всем этом ему стало как-то совсем не весело. Нет, он не подвергся безотчетной тоске, и прожитые годы его были безусловно счастливыми… но с небольшой поправкой – ровно до вчерашнего дня, а вернее вечера.

      А потом он оказался здесь. Димка зажмурился от неприятных мыслей и воспоминаний, причиняющих почти физическую боль, и от старания припомнить все подробности вчерашнего вечера – почему-то он был почти уверен, что причина столь разительных перемен произошедших с ним и городом кроется именно там.

      Вчера суббота была, а значит – танцы, дискотека. Димка долго ее ждал. Не просто субботы конечно, она-то каждую неделю наступала, а именно этой субботы. СУББОТЫ, как он мысленно у себя в голове ее стыдливо обозначал. И суббота эта вроде бы была самая обычная, летняя, вторая суббота июля – если быть точным (Димка даже сам не понял зачем ему понадобилась эта точность), но было в ней и еще что-то, что кардинальным, решительнейшим образом отличало ее от любой другой субботы на земле или же иной планете, и имя этому чему-то (а вернее кому-то) было вполне известно – Нина. Вернее только для Димки она была Нина, для всех же остальных – Нинка, Нинон, ну или просто Калачева. Была она Димкиной однокашницей, жила в соседнем с Димкой подъезде и слыла самой красивой, и поэтому самой недоступной девочкой в округе. Всегда и для всех. Ну и само собой для Димки, который никогда не отличался красотой, остроумием или мужественностью – всеми теми качествами, которые так ценила Нина. Вернее так казалось Димке, конечно же не имевшего ни малейшего понятия о том, что ценила или любила его возлюбленная. А это была именно она, хотя знал об этом только сам Димка, да и то так, что себе самому боялся в этом признаться до помутнения в глазах.

      А признаться очень хотелось, да так чтоб ей, чтоб как-то по-особенному, решительно и, в то же время, небрежно, как бы мимоходом, сохраняя свое мужское достоинство, и тем самым, отрезая у нее все пути к отступлению, ведь всем же известно еще издавна – чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей. Классика. Тут Димка сбился с мысли и усиленно принялся вспоминать – кто же из великих, и по какому поводу, произвел на свет эту глубокомысленную и точную сквозь века фразу. С ним такое часто бывало – уж как привяжется что-то, то никакого покоя не даст.

      Глава 2.

      Пейзаж вокруг, меж тем, неуловимо изменился. Погруженный в воспоминания, Димка сначала совсем перестал обращать внимание на происходящее вокруг, потом, немного выбитый из стройного течения мыслей, начал смутно улавливать какое-то движение в окнах домов по обе стороны улицы. Отбросив на время изречения великих, Димка резко остановился и заозирался по сторонам.

      – … тем больше нравимся… – задумчиво пробормотал Димка поводя головой. Открывшееся его взору зрелище немало удивило и еще больше напугало