Дитё. Князь. Владимир Поселягин

людей.

      Сейчас это уже не требовалось, наоборот – нужно показать свою святость, чтобы приманить новых членов, так как из всех людей на флотилии всего треть адепты новой веры, остальные – сочувствующие и сомневающиеся. Вот я и хотел этого паренька пригласить в жрецы – молодой, со временем поднимется выше, а пока побудет стажёром, это младший сан перед младшим жрецом. Этот крестьянин – идеальная фигура для этого, тем более я видел, что он пользуется уважением среди других моих холопов. Сын мельника, непростая фигура.

      Мои слова, можно сказать, суть предложения, что я ему выложил, вызвали огромную радость у Ефима, как его звали. Тот, надо отдать ему должное, с минуту подумал и дал согласие. Так у меня появился ещё один священник.

      «Святую книгу» – прототип Библии – я уже почти написал, сейчас дополнял, но многое уже было претворено из неё в жизнь. Например, мантии жрецы могут носить как в храме, так и на улице, но последнее не обязательно, главное, чтобы они были на богослужении. На улице жрец может ходить в обычной одежде горожанина, но обязательно с отличительным знаком. Нагрудный символ Творца у нас был не крестик, а пластинка с изображением солнца. На ней нижние лучи солнца были длиннее. Такие знаки, но небольшого размера, выдавались всем новым членам. Что уж говорить, мне приходилось постоянно носить такой знак верховного жреца, у других жрецов они были чуть меньше моего, но больше, чем у обычных прихожан. Вот и все отличия. Разве что только могу добавить, обычные верующие могут носить знак под одеждой, а вот жрецы обязательно поверх неё. И ещё у простых прихожан они были медными, у жрецов серебряные, а у главного, то есть у меня, золотая пластина.

      Вернувшись на палубу, я отпустил остальных помощников и с Ефимом прошёл к себе в каюту, где, выгнав всех пассажиров, в торжественной обстановке принял нового члена нашего культа, выдав ему мантию и нагрудный серебряный знак. Мой ювелир их три десятка наготовил, причём все с номерами на обратной стороне. Ефим же мне вернул свой, малого размера. Как оказалось, Ефим уже был нашим прихожанином. Я об этом, кстати говоря, не знал. Не я его принимал.

      Сообщив ему, в какое время завтра начнутся уроки – придётся уменьшить уроки по другим дисциплинам, чтобы втиснуть Ефима, ведь жрец в принципе не может быть безграмотным и не знать всех священных заветов, – я отпустил стажёра, который, накинув мантию, с гордо поднятой головой вышел из каюты.

      Зашедший после него Немцов проводил того взглядом и, усмехнувшись, закрыл дверь. Снаружи уже давно опустилась темнота, поэтому большая часть пассажиров уже спали, только те, кто ночевал в моей каюте и которых я временно выставил, терпеливо дожидались на палубе.

      Улыбка Федора меня позабавила. Среди тех, кто знал о моих умениях, пошло некоторое веяние. Они гордились тем, что они знают, а другие нет. Это выражалось в хитрых улыбках и гордых взглядах, которые можно было идентифицировать как «а я что-то знаю, а вам не скажу». Именно такая улыбка и была у Немцова.

      – Новенький? –