Редактор из ада. Евгений Яковлев

то я, наверное, в мировом ТОП-100 по потреблению новостного контента, поглощению и фильтрации информационного шума. Затем, по пути на работу, я смотрю видео ролики, где с различных углов рассматриваются происходящие в мире события, чередуя с новостной лентой по радио. К моменту, когда я захожу в свой кабинет в 8 утра я уже полностью проинформирован о том, что произошло в мире за последние 10 часов. Примерно каждый час своего рабочего времени я трачу также семь-десять минут на то, чтобы актуализировать все мировые события.

      Вернувшись домой, я ужинаю, конечно же, поглощая новостной мусор и в начале одиннадцатого вечера, когда информационные источники утихают, в мою душу проникает пустота. Я очень не люблю ее. Она приходит как маленькая смерть, окуная меня в бессмысленность того существования, на которое я обрекаю себя. В начале двенадцатого я иду спать, и я радуюсь, что спустя минуты одна пустота заменится другой, но которую я уже не буду так болезненно ощущать.

      Мое самое любимое время в году – это начало апреля, когда наконец жизнь берет верх над смертью и природа пробуждается от зимнего сна. Раньше я любил наблюдать за миром весны, но больше всего я любил весенний ветер. Я его так и называю – «весенний ветер» и ты всегда знаешь, что это именно он, первый вестник весны.

      Это уже второй год, когда я не чувствую весенний ветер или не замечаю его попросту. Я не обращаю внимание на возвращение весны в наш мир. Мне просто не до этого. Вместо этого я отдал себя на служение повелителю информационного шума.

      В тот день я, как всегда, сидел на кухне. Ужин мой был скудный и невкусный, поэтому я глушил желудочную печаль чаем, пытаясь заполнить пространство внутри себя. Мой телефон лежал рядом на столе и призывал меня стереть из своей жизни последующие десять минут. Как вдруг, и без того неяркая люстра начала мерцать, точь-в-точь, как это обычно происходит в фильмах в момент начала событий, которые не сулят ничего хорошего. Агония света длилась секунд пять, после чего 75 Ваттная лампочка наконец угомонилась, однако своим светом она лишь с трудом позволяла различать очертания предметов, окружающих меня. Дверь на кухню отворилась.

      Говорят, что люди как вид стали появляться еще два миллиона лет назад. В самом начале, суровые окружающие условия и постоянная опасность, поджидающая на каждом шагу выработали в нас рефлексы, простые, но эффективные: «бей или беги», «если твой сосед это съел и умер, то есть это не надо», «чем больше детей ты родишь, тем выше вероятность того, что твой род продолжит существование» и бесчисленное множество других. Однако, со временем, человек усложнялся сам и создавал сложный мир вокруг себя. Наш вид окутало огромное количество правил и норм поведения. Мы уже перестали быть теми примитивными полу животными, какими были еще буквально десять тысяч лет назад. Столетие за столетием на лице человечества появлялась все новая и новая маска, увеличивая поведенческую бездну между ним и обезьяной. И даже сильный стресс уже, кажется, не способен переключить нас в режим «бей или беги». Но это только кажется. И я это прочувствовал на себе в тот момент.

      В кухонном проеме возникла высокая фигура, настолько высокая, что, сделав следующий шаг, ему пришлось пригнуть свою голову, чтобы пройти на мою кухню. В слабом свечении потолочной лампы я смог разглядеть темную широкополую шляпу, как будто отбрасывающую саму тьму на его лицо. На его ногах были стальные рыцарские сапоги из черного матового металла, как будто покрытого сажей, а за спиной свисал зловещий черный плащ, покрытый грязью и изъеденный дырами.

      В эти несколько секунд все маски, которые человечество надевало на тысячелетиями, бесследно исчезли. Из всех доступных на тот момент моделей поведения я выбрал «слиться с окружающей средой», поскольку «притворяться мертвым» было абсолютно бесполезно. Я хотел забиться в угол, чтобы принять форму какого-нибудь небольшого малозаметного предмета, дабы не привлекать такого внимания к себе.

      Незнакомец молча сел на стул на с противоположной стороны стола, и его массивная фигура стала чуть менее устрашающей.

      – Меня называют Думскролл. – Он говорил медленно низким потусторонним голосом, идеально соответствующим его ужасающей внешности.

      Я не мог поверить своим ушам. Думскроллинг – это именно та болезнь современного общества, которая превратила мою жизнь в сущий кошмар, лишив ее какого-либо смысла, кроме непрекращающегося поглощения информационного мусора, вгонявшего в состояние угнетенности и депрессии. Но как это странно, столкнуться с, казалось бы, нематериальным явлением в физической оболочке в собственной кухне.

      – Я читал твою повесть «Сонный паралич». Отдаю тебе должное – ты умеешь свой страх излагать так, что он может жить не только в твоем сердце, но и проникать в сердца других людей.

      Секунда за секундой я надевал обратно социальные маски и страх понемногу утихал, уступая место любопытству. «Сонный паралич» действительно был одним из моих самых любых произведений, написанных мною для себя самого после того, как в течении нескольких дней ночь за ночью я испытывал этот страшный человеческий феномен, оставивший на моей голове первые седые волосы. Это ужасное и поразительное состояние обычно возникает во время легкой фазы сна,