Фантом Я. Ольга Устинова

я, тоскующий от страха, что покажу свое унижение быть одному в массе.

      Я ощущал унижение радостной жизнью.

      Объявили танец, где можно было разбивать пары. Я сказал бодро тому, с кем обычно сидел за одной партой и больше этого знать о нем не хотел: «Пойдем, разобьем».

      Мы разбили ее с тем, о ком ходили сплетни об интимнейшей с ней близости.

      В толпе она не сразу поняла кому досталась.

      Я сказал так ухарски и покровительственно: «Ну, иди сюда», что сам перетрусил от храбрости.

      Краса моя пожала плечами и хмыкнула на меня.

      Я лавировал с ней на сковородке своего ужаса. Я был акробатом, удерживающим себя от коллапса собственным напряжением.

      Мягкая ее скорлупка двигалась сейчас со мной в ритм, удивленно поглядывая на мое отсутствующее вызывающее выражение.

      За холодностью моей физиономии все вибрировало и сходило с ума во мне от ужаса и восхищения моментом. И хотелось бежать, чтобы в одиночестве переживать его, этот момент, еще тысячу раз, собирая случившееся по кусочкам, каждый из которых я мог дегустировать до бесконечности.

      Музыка кончилась, я повернулся и хамски уполз к тому, с кем обычно делил монолитную парту.

      И он сказал голосом Иуды, и все слышали: «Говорят, она от него беременна».

      Шок от услышанного, от свалившегося на мою голову валуна известия, не парализовал стоика, но вытолкнул меня из здания школы прежде чем вызвал слабосильные слезы.

      Я бежал. Покрасневший глаз солнца разделило пополам облаком и оно взирало на меня биофокусом запотевших линз.

      На пятом километре моего пробега по городу я понял зачем дал измучить себя вдохновляющему страданию.

      Во все времена мученичество вело к просветлению, это я знал из книг, фиксируя боль с вмерзшими в лед момента героями. Я начал записывать в уме уже созданную мной ситуацию. Я забыл о моей инквизиторше, когда дошел до последней странички, ибо пришел к логическому концу собственного расписания на дыбе.

      Боже мой, я творил.

      Мне больше не нужна была моя прекрасная леди, чтобы мучить меня для вдохновения. Я создал ее портрет. Я был от нее свободен.

      Так я написал свой первый рассказ.

      Любить самого себя – это ли не прекрасно? А я себя не люблю, Almighty.

      «За что?» – Ты так сочувственно спрашиваешь меня.

      За мои вечные эксперименты над самим собой. Можно назвать эти выходки издевательством над самим собой. – Проверка насколько выдержит моя психика, мое тело и мое сердце.

      В университете меня били. Били морально. Я их (своих сокурсников) изничтожал молчащим презрением отстающего по баллам гения, которому недосуг копаться в чепухе навязываемых как обязательные предметов – идеологический факультет, будут работать с иностранцами. Почему-то филолог обязан знать назубок историю партии, политэкономию социализма и капитализма, знать как оказывать медпомощь на случай атомной войны (военная кафедра) и прочее, что должен знать идеологически надежный гражданин.

      Много лет назад до этого, в детском доме, меня тоже били, но физически,